Моим родителям, Виноду и Индре Сваруп, а также покойному прадедушке Шри Ягадишу Сварупу
Скачать 3.59 Mb.
|
— В чем дело? — спрашивает Мустафа. — Ни в чем. Просто хотел посмотреть место, где контрабандисты разгружали свои товары в фильме «Мафия». Приближаемся к Бандре, дальше — Джуху и Андхери, усеянные жилищами знаменитостей. Высокие стены оград, целые взводы охранников, одетых в особую форму… В глазах Салима дрожат слезы. Через темные окна такси мы смотрим, разинув рты, на безразмерные бунгало и многоэтажные жилые застройки. Ни дать ни взять сельские простачки, случайно угодившие в большой город. Мумбаи проносится перед нашими взглядами, словно увиденный сквозь разноцветную линзу. Солнечные лучи кажутся еще ярче, ветер — прохладнее, люди — удачливее. Как же, ведь они живут рядом с мегазвездами Болливуда! Весь город прямо кипит от счастья. И вот мы прибываем на место, в Кореагон. Вопреки ожиданиям дом Сетх-джи не похож на роскошное бунгало. Это громадное обветшалое здание с двориком, крохотным садом и парой чахлых пальм. Владения огорожены высокой стеной, по верху которой проложена колючая проволока. У порога сидят двое темных крепких мужчин, в руках у них толстые бамбуковые палки. Ноги привратников скрещены, и мы замечаем полоски на их нижнем белье. От мужчин исходит сильный запах арака.[39] Пунноозе говорит с ними на малайском — шпарит как из пулемета. Мне удается разобрать лишь одно слово: «Маман». Похоже, охранников нанял мистер Бабу Пиллаи. Проходим вовнутрь. Мустафа тычет пальцем в какие-то ржавые железные строения вроде крупных бараков. — Вон она, школа для малолетних инвалидов. Там они и живут. — Почему не видно детей? — удивляюсь я. — А все уехали на практические занятия. Не волнуйся, вечером познакомитесь. Пойдемте, покажу вашу спальню. Комната маленькая и просто обставленная. Двухъярусная кровать и длинное зеркало, встроенное прямо в стену. Салим занимает верхний ярус. В подвале расположен санузел, которым можно пользоваться. Там есть раковина и душевая занавеска. Не по-звездному, конечно, однако сойдет. Кажется, мы единственные дети в этом доме. Ближе к вечеру Маман приходит навестить нас. Мой друг взахлеб рассказывает ему, как счастлив поселиться в Мумбаи и как ему не терпится стать известным актером. Большой человек улыбается. — Ты петь-то умеешь? Это первое и главное условие в такой работе. — Нет, — печалится мальчик. — Не страшно. Я раздобуду для тебя лучшего учителя музыки. Скоро ты запоешь не хуже самого Кишор Кумара.[40] Салим готов броситься высокому гостю на шею, но чудом сдерживается. Вечером нас отводят в школу на ужин. Здешняя столовая ничем не отличается от детдомовской: дешевый линолеум на полу, длинные деревянные столы, и даже повар — иссиня-черная копия нашего старого знакомого. Мустафа приглашает меня с другом к себе за столик, и нас обслуживают прежде остальных. Еда тут горячая и вкусная, не то что тепловатая бурда, которую мы получали в Дели. Один за другим начинают подтягиваться прочие ребята, и наше представление о преисподней стремительно изменяется. Я вижу безглазых мальчишек, нащупывающих путь при помощи трости; вижу своих ровесников с перебинтованными, жутко изуродованными руками; детей с обрубками вместо ног, передвигающихся на особых костылях; учеников, у которых порваны рты и вывернуты пальцы, так что хлеб им приходится зажимать локтями. Многие похожи на клоунов и ведут себя подобающе. Вот только мы не смеемся, а плачем. Хорошо хоть успели поужинать. Троих мальчишек, стоящих в углу, почему-то никто не обслуживает. Один из них облизывает губы. — Что там за ребята? — интересуюсь я. — Разве им не хочется есть? — Это наказанные, — объясняет Мустафа. — Работали спустя рукава. Не бойтесь, они поужинают позже. На следующий день приходит учитель музыки. Он моложав и чисто выбрит; у него овальное лицо, большие уши, тонкие костлявые пальцы и фисгармония в руках. — Зовите меня мастер-джи, — наставляет учитель. — Для начала послушайте, как я спою. Мы — воплощенное внимание, хоть и сидим на полу. — Са-ре-га-ма-па-дха-ни, — выводит мастер-джи. — Семь нот, — объясняет он, — без которых не обходится ни одно музыкальное сочинение. А теперь попробуйте повторить их. Старайтесь, чтобы звуки шли не с ваших губ и не из носа, но из самой глубины горла. Салим откашливается и начинает: — Са-ре-га-ма-па-дха-ни… Мальчик поет в полную силу, от всей души. Стены легко резонируют при звуках его чистого голоса, ноты получаются ясные, незапачканные. — Замечательно! — Учитель хлопает в ладоши. — Ты певец от Бога. Только усердно занимайся и скоро достигнешь диапазона в три с половиной октавы, не меньше! И вот он смотрит на меня: — Ну а почему бы тебе не попробовать? — Са-ре-га-ма-па-дха… Конечно, я тоже стараюсь, но голос хрипит, а ноты неуклюже рассыпаются по полу горстью мраморных шариков. Музыкант затыкает пальцем ухо. — Парень, ты ревешь, точно буйвол. Вижу, тут придется поработать серьезно. — Что вы, мастер-джи, — заступается мой друг, — мастер-джи, у Мохаммеда голос тоже хороший. Вы бы слышали, как он орет! Еще две недели мастер-джи разучивает с нами религиозные песнопения, созданные великими святыми, а также дает уроки игры на фисгармонии. Теперь мы знаем дохи[41] Кабира и бхаджаны[42] Тульсидаса[43] и Мирабаи.[44] Нам достался отличный преподаватель, который умеет разъяснить сложные духовные истины, заключенные в песнях, простыми человеческими словами. Особенно мне нравится Кабир, сказавший однажды: Целую вечность считаешь ты бусины четок, Но разум по-прежнему бродит, не зная покоя, Забудь же о четках в своей руке И начинай двигать бусины сердца. Вообще-то Салим у нас мусульманин, а бхаджаны написаны индуистами, однако мастера-джи это нимало не смущает. Моего друга тоже. В самом деле, раз уж Амитабх Баччан не гнушается ролью мусульманского кули, а Салман Кхан[45] способен сыграть императора, то и Салим Ильяси споет бхаджану с упоением храмового служителя. Тем временем в школе для калек у нас появляются приятели, несмотря на хитрые уловки Мустафы и Пунноозе, почему-то недовольных нашим желанием общаться с теми, кого они по ошибке зовут «пристукнутыми детьми». Понемногу мы узнаем печальные истории своих ровесников и выясняем, что, если дело касается жестоких родственников и полицейских, Мумбаи ничем не отличается от столицы. Однако даже в обрывочных беседах правда неумолимо начинает выплывать наружу. Первым потрясением становится разговор с Ашоком. — Никакие мы не школьники, — усмехается наш новый тринадцатилетний друг с изуродованной рукой. — Мы побирушки. Выпрашиваем подаяние в пригородных поездах. А некоторые и по карманам шарят. — И куда вы деваете заработанное? — Отдаем хозяину за еду и кров. — Хочешь сказать, Маман — гангстер? — А вы думали, ангел с крылышками? Да мне все равно, лишь бы прилично кормил по два раза в день. Мои надежды разбиты. Но Салим упорно продолжает верить в лучшее. Для него человек изначально добр, и все тут. Перед сном удается потолковать с десятилетним слепцом Раджу. — Почему ты сегодня наказан? — Заработал мало. — И сколько вы должны отдавать каждый день? — Все, что получим. Но не меньше ста рупий, иначе не видать ужина. — А что тогда? — Спишь голодным. В животе как будто крысы грызутся. — На, возьми чапати. Мы для тебя оставили. А вот Радхея, одиннадцатилетнего мальчишку без ноги, никогда не наказывают. — Как у тебя получается всегда хорошо зарабатывать? — Тсс!.. Это секрет. — Не бойся. Мы никому ни словечка. — Ладно, так и быть. Но вы обещайте молчать! Понимаете, в Джуху Виле Парле[46] живет одна актриса. Квартира двадцать четыре. Если рупий не хватает, я иду к ней. Она и покормит, и деньжат подбросит, сколько нужно. — Как ее имя? — Неелима Кумари. Раньше, говорят, была настоящей звездой. — Красивая? — В молодости, наверное, головы кружила. Ну а теперь стареет. Знаете, ей ведь нужна прислуга в доме. Если бы не моя нога, убежал бы отсюда и стал работать на актрису. Ночью во сне я прихожу на Джуху Виле Парле, квартира двадцать четыре. Нажимаю кнопку звонка и жду. Открывает высокая женщина в белом сари. Воющий ветер путает ее длинные черные волосы, отбрасывает пряди на лицо, скрывая его черты. Я собираюсь что-то сказать, но дама странно смотрит куда-то вниз. Опускаю глаза — и с ужасом вижу, что у меня больше нет ног. Я просыпаюсь в холодном поту. Вскоре мы знакомимся с Мулаем, тринадцатилетним парнем без руки. — Опостылела такая жизнь, — сетует он. — Тогда почему ты не сбежишь? — Куда? Мумбаи не моя родная деревня. Город огромный, а голову негде приклонить. Даже в канаву спать не пустят, если нет связей. И кто меня защитит от уличных шаек? — Шаек? — Ну да. В прошлом месяце двое отсюда удрали, так через три дня кушать захотели — сами вернулись. Банда Бхику нипочем не позволит зарабатывать на своей территории. А здесь нам дают хотя бы еду и кров, и прочие шайки нас не беспокоят. — Нет, мы не хотим связываться ни с какими бандитами, — серьезно говорю я, припомнив старую доху: «Кабир пришел на рынок, он всем добра желает. Ни дружбы, ни вражды ни с кем он не желает». В общей столовой царит возбуждение. Прибыл новенький из Пакистана. Мустафа вводит его, восторженно цокая языком и хлопая себя по бедрам. — Сегодня утром вот такого привезли! От самого Шакила Рана. Мы окружаем новичка и недоверчиво прикасаемся к нему, точно к лесному хищнику, запертому в клетке. Правда, двенадцатилетний мальчишка мало походит на зверя. Скорее на инопланетянина из рекламы британского печенья, которую крутят по телевизору. Голова у парня овальная, заостренная кверху, глаза как у китайца, мясистый нос и тонкие губы. — Откуда он? — спрашивает Пунноозе. — Говорят, из святилища Шаха Даула[47] в пакистанском Пенджабе, — охотно поясняет товарищ. — Там этих пацанов зовут крысятами. — Как у них получаются такие головы? — Да вроде бы их с рождения стягивают железными обручами, чтобы не росли. Отсюда и неповторимая форма. Здорово, правда? — Думаю, мальчишка далеко пойдет. Маман будет доволен. — Да уж, — кивает Мустафа. — Чрезвычайно ценный экземпляр. Я слышу их разговор, и мне почему-то вспоминается медведь, которого мы с отцом Тимоти видели на площади Коннаут. На шее у зверя был тугой ошейник, а морду закрывала черная маска. Хозяин колол его острой пачкой, и бывший хищник вскидывался на задние лапы, потешая публику. Люди вокруг смеялись, бросали монеты. Владелец животного быстро собрал деньги и тронулся дальше давать очередное представление. Меня поразили глаза того зверя. В них было столько тоски, что я невольно спросил отца Тимоти, умеют ли медведи плакать. Случайно натыкаюсь на Джиту, который прячется в туалете. В руках у мальчишки целлофановый пакет, наполненный чем-то желтовато-белым. Парень раскрывает его и шумно втягивает воздух носом и ртом, прижимая прозрачную пленку к лицу. Одежда его пахнет краской и растворителем. Под ноздрями красная сыпь. Губы покрыты липким потом. После вдоха полуприкрытые глаза стекленеют, а руки принимаются дрожать. — Джиту!.. Джиту!.. — Я трясу его за плечи. — Что ты делаешь? — Плаваю в небе, — вяло звучит в ответ. — Сплю на облаках. Не трогай меня. Растерявшись, я бью его по щекам. Парень кашляет черной слизью. — Просто я нюхаю клей, — объясняет он позже. — Покупаю у сапожника, втянулся уже. Клей убивает голод и боль. И перед глазами такие яркие картинки… Даже маму иногда вижу. Я тоже хочу попробовать. Джиту охотно делится. После вдоха голова начинает кружиться, пол под моими ногами качается и плывет. Вижу высокую женщину, облаченную в белое сари, с ребенком на руках. Ветер с воем треплет ее волосы, затеняя лицо. Но вот малыш протягивает крохотную ручку и нежно отводит в сторону черные пряди. Перед ним изможденные, провалившиеся глаза, крючковатый нос, острые зубы в блестящих каплях крови, и жирные белые личинки копошатся в старческих складках дряблой кожи под челюстью. Младенец визжит от ужаса, бросается прочь… |
Похожие:
 | Моим родителям, Виноду и Индре Сваруп, а также покойному прадедушке Шри Ягадишу Сварупу | | Эту книгу я посвящаю моим родителям: Синельниковым Владимиру Ивановичу и Валентине Емельяновне и родителям моей жены: Корбаковым... |
| Эту книгу я посвящаю моим родителям: Синельниковым — Владимиру Ивановичу и Валентине Емельяновне и родителям моей жены: Корбаковым... | | Если мы совершаем правильные поступки в неправильное время, то уже поступаем неправильно |
| Не портите меня. Я прекрасно знаю, что я не должен получать всего, о чем прошу. Я просто проверяю вас | | ... |
| На Бхарата-варши нет места замечательней, чем Гауда-деша. Жемчужиной же Гауда-деши является Шри Навадвипа-мандала. В одном из уголков... | | Посвящается моей семье: Бретт, моим родителям, Эльвире С. Фрисселл, Джоан, Джоэлю и Дженни. Благодарю за вашу поддержку |
| Посвящается моим родителям, Дональду и Фрэнсис Феррис, которые объяснили маленькому сорванцу, что плясать под собственную дудку –... | | Именно такие испытания приводят если не к смерти, то к успеху. Спасибо и тем, у кого достанет охоты и терпения прочесть эту книгу,... |