Европейцы: кто такие?

ЕВРОПЕЙЦЫ: КТО ТАКИЕ?

Несколько лет назад мне довелось принять участие в конференции, которую проводила Евангелическая академия в Гёрлице и где обсуж­дались перспективы Европейской цивилизации в момент объединения ее двух половин - Западной и Восточной Европы. Уже само название конфе­ренции - "Европа с человеческим лицом" указы­вало, что тема конференции будет трактоваться в ключе ценностных установок. Не случайно один из предложенных докладов носил название "Ев­ропа без ценностей - это Европа, лишенная цен­ности". В этой связи я хотел бы изложить свое понимание ценностных установок при рассмотре­нии сути и перспектив Европейской цивилизации.

Передо мной международный альманах "Син­тез цивилизации и культуры", посвященный фак­тически той же проблеме . Хотелось бы уточнить название - на самом деле речь идет не просто о синтезе двух самостоятельных понятий. Культура лежит в основе всякой цивилизации. Причем культура не в распространенном понимании как сфера духовной жизни - образование, литерату­ра, музыка, живопись и т.д., но как совокупность всех областей деятельности и духовного бытия человека. Все эти области регулируются соответ­ствующими ценностными установками. При ана­лизе специфики любой цивилизации, идет ли речь о царстве ацтеков или об одной из цивилизаций современности, мы рано или поздно выходим на главное - на специфику ее ценностных установок.

Я нахожу подтверждение своей точке зрения в суждении А.Н. Чумакова, изложенной в упомяну­том мною альманахе. Он считает, что любую культуру целесообразно определять как "творче­скую деятельность, направленную на осмысление и преобразование действительности, а также ре­зультаты такой деятельности, которые находят всевозможное выражение в обычаях, традиции, вероисповеданиях, в философии, науке, искусст­ве, в быту, производстве, технологиях и т.д."-. Полагаю, что такое понимание культуры вполне возможно дополнить понятием "ценностные ус­тановки", ибо именно они позволяют понять, в каком направлении осуществляется такого рода деятельность, с учетом каких нравственных кате­горий. Все это согласуется с выводом, который далее делает А.Н. Чумаков: "Цивилизация харак­теризуется не только моделью общественного развития с соответствующими условиями и вре­менем жизни людей, но и совокупностью норм, правил, запретов, предписаний, табу, регламенти­рующих общественные отношения".

Какими же ценностными установками руковод­ствуется человек, принадлежащий Европейской цивилизации? На мой взгляд, это своеобразное со­четание таких понятий, как трезвое, рациональное осмысление действительности и одновременно - ориентация на духовную суть бытия. В основе этого подхода - человек как главный субъект всего сущего, воспринимающий себя как сущест­во, созданное "по образу и подобию божьему". Эта главная установка находит отражение в та­ких ценностях, как справедливость, законность, милосердие, терпимость к инакомыслию, склон­ность к компромиссу.

Все эти основные ценности формировались на протяжении веков; в соответствии с возникающи­ми обстоятельствами одни из них выходили на пе­редний план, другие как бы отходили в тень, но удивительным образом в любом случае тема ин­дивида всегда оставалась в поле зрения общества. И это при том, что Европа представляла собой пестрый цветник различных национальных куль­тур. И по сей день испанец отличается от англича­нина, тот, в свою очередь, от немца, а немец - от француза. Объединять их общим понятием "ев­ропеец" позволяет принадлежность к христианст­ву, к ценностным установкам этой религии. И хо­тя католик, представитель англиканской церкви, православный верующий обнаруживают между собой определенные, порой существенные разли­чия в трактовке религиозных догматов, все они - приверженцы христианской веры с ее ценностными установками, сформулированными в Нагор­ной проповеди Христа, а до него - в Ветхом Заве­те.

Особо хочется подчеркнуть, что европейское христианство возникло не на пустом месте, оно восприняло ценностные установки предшество­вавших цивилизаций - прежде всего Древней Гре­ции и Древнего Рима, вычленив все то, что орга­нично вписывалось в христианскую картину мира и представление о человеке.

Подтверждение этому находим в статье немец­кого аналитика Х.А. Винклера "Что значит быть европейцем?". Он, в частности, пишет: «Европей­ская самоидентификация дана нам в наших ощу­щениях. Ее можно чувствовать, видеть, слышать. Достаточно вспомнить о выдающихся образцах архитектуры, изобразительного искусства или музыки, об истории развития... Но общность ев­ропейцев не ограничивается только искусством. Есть общие правовые, судебные традиции: от церковных законов, интерпретации Римского права до "jus publicum europaeum", согласно Вест­фальскому миру, заключенному в 1648 г. Есть аналогичный опыт, связанный с процессами рас­крепощения, освобождения, эмансипации: от Ре­формации и Просвещения до совершенствования правового государства в эпоху демократии. Нако­нец, существует интегрирующая сила преодоле­ния конфликтов, которые в экстремальной фор­ме проявились в двух мировых войнах двадцатого столетия.

Суждения Винклера в какой-то степени под­тверждают мнение историка, обратившего вни­мание на указанную преемственность еще в сере­дине XIX в. Это Иоганн Шерр. Его книга "Исто­рия цивилизации Германии" была переведена в России и выдержала к 1868 г. третье издание на русском языке (перевод осуществили, кстати, из­вестный литературный критик того времени Д. Писарев и его коллега А. Неведомский).

Вот что говорит И. Шерр, описывая завоева­тельные походы римлян на территории нынеш­ней Германии: "Уже Цезарь во время своего уп­равления Галлиею составлял планы против Гер­мании и начал приводить их в исполнение посредством неоднократных переходов через Рейн... Римский топор начал расчищать девст­венные леса Германии. Военные дороги пролегли через болота и непроходимые заросли и связали между собой римские поселения..., длинные ли­нии валов были проведены через горы и долины; возникали города, и в стране были введены рим­ская администрация, римская юстиция, римский язык, германские владыки вступали в союзы с за­воевателями и в качестве римских вассалов помо­гали вносить иго Рима в недра своего отечества; сыновья самых значительных фамилий поступа­ли на римскую военную службу и смотрели на права римского гражданства и на звание римско­го всадника как на блестящую цель честолюби­вых устремлений".

Чуть ниже Шерр описывает деяния полковод­ца Арминия, который сумел объединить герман­ские племена и в битве в Тевтобургском лесу по­бедил римлян. Это своего рода дань германскому патриотизму второй половины XIX в., но в кон­тексте наших размышлений важно уяснить, в ка­ком виде римская цивилизация проникала в быт германских племен. Да и не только германских. Можно даже сказать: здание христианской Евро­пы строилось на развалинах Древнего Рима с од­новременным сохранением административных и правовых навыков предшествовавшей эпохи.

^ ЕВРОПА И УРОКИ XX ВЕКА

Совершив краткий экскурс в прошлое Евро­пы, остановимся на тех проблемах, с которыми европейская цивилизация сталкивается сегодня, и на том, что ее может ожидать в будущем.

События XX в. поставили народы Европы пе­ред необходимостью пережить и переосмыслить такие явления, с которыми они не встречались в прошлом. Это, прежде всего, мировые войны, следовавшие одна за другой с коротким переры­вом. В этих войнах были введены в действие но­вые средства массового уничтожения людей, включая применение отравляющих газов. Мно­гие страны были вовлечены в процессы становле­ния тоталитарных или протототалитарных режи­мов. В Германии подобный режим обернулся мас­совым уничтожением людей в фабриках смерти. Холокост представлял собой ценностную ка­тастрофу в "стране поэтов и философов". При­мерно такая же катастрофа произошла в стране, где пришедшие к власти большевики вроде бы руководствовались гуманистическими установка­ми марксизма. Была создана система концлаге­рей, в которой находились в нечеловеческих ус­ловиях миллионы людей.

Все вместе означало, что гуманистические, ценностные традиции Европы оказались в глубо­чайшем кризисе.

Последующие события создали условия, кото­рые долго не позволяли спокойно осмыслить пе­режитое. Сразу же после двух "горячих" войн в Европе началась война "холодная". Советский Союз, вместе с демократическими странами За­пада разгромивший гитлеровский фашизм, стал распространять свое тоталитарное влияние на страны Восточной Европы, устанавливая в них так называемые режимы народной демократии. Запад отреагировал понятным образом. И как ре­зультат - Европа разделилась между двумя про­тивоборствующими идеологическими и военны­ми блоками, с соответствующими последствиями для стран, оказавшихся в каждом из них.

В странах Западной Европы стали осуществ­ляться демократические преобразования, и к окончанию "холодной войны" практически весь этот регион представлял собой единое демокра­тическое пространство. Сходство демократичес­ких ценностных установок позволяло этим стра­нам успешно развивать экономическое сотрудни­чество в рамках интеграционных процессов. Постепенно формировались наднациональные органы, и к концу XX в. Западная Европа пред­стала перед мировым сообществом как Европей­ский союз со своим парламентом, прообразом правительства в виде Европейской комиссии и единой валютой - евро. После 1945 г. между за­падноевропейскими, демократическими, страна­ми не возникали военные конфликты и это был, пожалуй, самый длительный период состояния мира во всей европейской истории.

Страны Восточной Европы начали освобож­даться от влияния Советского Союза лишь в кон­це 80-х годов. Став свободными в политическом плане, они оказались ослабленными экономичес­ки. Ослаблены были и навыки к партийной дея­тельности в условиях плюралистической демо­кратии. При этом определенная часть населения продолжала оставаться под влиянием посткомму­нистической идеологии с ее ориентацией на соци­альную защиту населения. Однако, пережив пе­риоды "бархатных революций", страны Восточ­ной Европы восстановили плюралистические механизмы чередования у власти и активно осва­ивали механизмы рыночной экономики. Как ре­зультат этих усилий, в Европейский союз смогли войти Польша, Чехия, Словакия, Словения, Вен­грия, три страны Балтии.

Как отмечает Ю.А. Борко, "...позиции ЕС в мире заметно изменились. Если в конце 80-х го­дов Европейское сообщество воспринималось на международной арене прежде всего как торгово-экономический блок, то теперь Европейский со­юз добивается признания его претензий на само­стоятельную роль в решении ключевых вопросов мировой политики".

Эта самостоятельность проявилась в первую очередь в отношениях с Соединенными Штатами Америки. Весь период "холодной войны" страны Западной Европы чувствовали себя защищенны­ми от возможного давления со стороны Совет­ского Союза, находясь под военно-политическим прикрытием своего американского союзника. Те­перь эта необходимость отпала. Более того, встал вопрос: а не следует ли быть Европе самостоя­тельной и в военном плане, создавая собственные вооруженные силы - в рамках НАТО или рядом с этой организацией.

Данная тенденция проявилась особенно на­глядно, когда США развернули боевые действия в Ираке под предлогом борьбы против междуна­родного терроризма. Франция и Германия не под­держали эту акцию, прямо или косвенно осудили ее. Некоторые страны Восточной Европы, на­против, поддержали американцев и даже послали в Ирак свои небольшие соединения в знак соли­дарности с США.

В реакции стран Западной Европы на полити­ку США давали о себе знать европейские ценно­стные подходы к соблюдению норм международ­ного права. Ведь американцы развернули свои действия в Ираке, так и не получив окончатель­ного согласия от международных организаций и в первую очередь от Совета Безопасности ООН. Таким образом, был нарушен тот самый принцип нерушимости суверенитета отдельных стран, ко­торый выстрадала Европа после изнурительной 30-летней войны, заключив в 1648 г. Вестфаль­ский мир. Согласно данному документу, каждый в своем доме-стране хозяин, и никто не вправе вме­шиваться в его дела извне. На этом и держится мировое сообщество по сей день.

Упомянув Вестфальский мир, отметим, что именно он явился наглядным примером полити­ческой культуры европейской цивилизации с ее способностью к компромиссу. Ведь в ходе 30-лет­ней войны договаривались не просто о заключении мира, но о мирном сосуществовании двух ветвей христианства - католиков и протестантов. Религи­озным войнам в Европе пришел конец. Вспомним для сравнения, сколь враждебными были отноше­ния между официальной Церковью в России и так называемыми раскольниками после известных реформ патриарха Никона. Вражда длилась три с лишним века.

Перебрасывая мостик к сегодняшним дням, укажем также на чрезвычайно важную способ­ность европейцев к компромиссу в области произ­водственных, трудовых и социальных отношений. Развитие капитализма с его высоким динамизмом и одновременным обострением отношений меж­ду предпринимателями и наемными работниками, между бедными и богатыми поставило Европу перед необходимостью искать и находить разум­ный подход к этим явлениям. Попытки разре­шить сопутствующие капитализму противоречия революционным путем, за счет обобществления средств производства, в подавляющем большин­стве европейский стран не нашли у общества до­статочной поддержки. Верх взяла ориентация на компромиссный подход, нашедшая отражение в механизмах социального партнерства, в политике социального государства. В Европе по сей день то в одной, то в другой стране происходят массовые забастовки, демонстрации, но после Второй ми­ровой войны ни в одной из этих стран не наблю­далось массовых социальных битв революцион­ного характера с целью свержения "власти бур­жуазии".

Но почему же не достигли такого компромис­са представители "старой" и "новой" Европы (как порой аналитики характеризуют восточноевро­пейские страны) в отношении действий амери­канцев в Ираке? Западноевропейцы по-своему отреагировали на возникшую ситуацию. Видный немецкий философ Ю. Хабермас и его француз­ский коллега Ж. Деррида в этой связи опублико­вали "Европейский манифест", который поддер­жали ряд ученых в других странах . Авторы ма­нифеста призывали сохранять европейские ценности и полагали, что главными хранителями будут те, кто составляет "европейское ядро" -Франция и Германия.

Однако восточноевропейские страны, пере­жив опыт существования в условиях тоталитариз­ма, взглянули на происходящее в Ираке по-ино­му. Для них было важно, что американцы борют­ся против тоталитарного режима Саддама Хусейна. Имело значение, видимо, и то обстоя­тельство, что в годы "холодной войны" восточно-европейцы именно в американцах видели глав­ных поборников свободы. Определенную роль играла и возможность получения экономической поддержки от США.

Так или иначе, "большая европейская семья", в которую входит уже 25 стран, и о приеме просят также Румыния, Болгария, Турция, а в самое по­следнее время и Украина, будет еще долго пере­живать период привыкания друг к другу. В том числе и в вопросе единого подхода к ценностным установкам.

^ ИСПЫТАНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТЬЮ

Сближение "старой" и "новой" Европы - труд­ная задача. Но еще более сложная проблема со­хранение европейской идентичности. Как не ут­ратить свое лицо, свою культуру, свою ментальность в условиях, когда в Европу с азиатского и африканского континентов устремляются пото­ки носителей иных цивилизационных традиций, и прежде всего представители ислама? Причем эти люди приезжают в европейские страны не только затем, чтобы заработать денег и вернуться к себе домой, что европейцы бы только приветствовали. Многие из вновь прибывших предпочитают остаться на Западе и со временем начинают тре­бовать официального признания стожившихся у них на родине привычек и традиций. Так произошло во Франции, когда приверженцы ислама, по­селившиеся в этой стране, потребовали, чтобы женщинам-мусульманкам разрешалось носить традиционные головные платки - хиджабы по­всюду, в том числе в официальных государствен­ных учреждениях.

Страсти, разгоревшиеся вокруг этих платков, не утихли и сегодня. А между тем возникают яв­ления более серьезного характера. Журналист Ю. Коваленко сообщает из Парижа, ссылаясь на конфиденциальный доклад, подготовленный французской тайной полицией, что во Франции вокруг крупных городов возникло примерно 300 пригородов, где проживают 1.8 млн. человек, главным образом иммигрантов, выходцев из му­сульманских стран. Эти пригороды становятся рассадниками воинствующего фундаментализма и подпитывают террористические организации .

Исламский фактор, отмечает Ю. Коваленко, плохо изучен во Франции, где пропорционально общему числу жителей мусульман вдвое больше, чем в Германии или в Великобритании. Если сей­час они составляют примерно 10% французского населения, то к 2020 г., по некоторым расчетам, их будет 20%.

С учетом в том числе и этих обстоятельств в политических кругах Европы по-разному воспри­нимают желание Турции вступить в Европейский Союз. По мнению таких видных политиков, как В. Жискар д'Эстен и X. Шмидт, это будет способ­ствовать размыванию европейской идентичности: ведь культура Турции держится на других ценност­ных основаниях. Германские политики в лице А. Меркель и других видных деятелей Христианско-демократического союза полагают, что с Турци­ей надо устанавливать режим "особо привилеги­рованных отношений", и не более того. Но так или иначе было принято решение о начале между Турцией и ЕС переговорного процесса, который продлится примерно 10 лет. В течение этого пе­риода чиновники из ЕС будут по всем позициям сравнивать достигнутые Турцией результаты с требованиями Европейского союза.

При всем том Европа остается верной своему компромиссному подходу, что нашло подтверж­дение в разработке и приеме Европейской кон­ституции. Как известно, текст подготовленной конституции был подписан странами - членами ЕС 29 октября 2004 г. в Риме. При этом не было удовлетворено требование представителей ряда стран об упоминании в преамбуле "христианских корней" как основы европейской цивилизации.

Составители Конституции ссылались на то, что духовные основания Европы куда более разнооб­разны. Это, в частности, признает итальянский политолог Дж. Бенси в статье с красноречивым названием «У Европы "подрубают" корни». Он, в частности, пишет: "Никто не оспаривает тот факт, что без христианства не было бы Европы как особой цивилизации. Но откуда произошло само христианство? Многие полагают, что от иу­даизма, и потому предпочитают говорить не про­сто о "христианских", но и об "иудео-христиан­ских корнях"... Но как быть с классическим гре­ко-римским наследием? Чем была бы Европа без Аристотеля и Платона, без Цицерона и Тацита? Без этого наследия и само христианство было бы беднее. В конце концов, преемственность между христианским богословием и греческой филосо­фией (неоплатонизм) нашла свое отражение в Евангелии от Иоанна, а средневековые схоласти­ки облекали свои теологические размышления в философские термины аристотелизма. Не забу­дем и о том, что именно в Древней Греции в Афи­нах родилась демократия. Следовательно, о гре­ко-римском мире следует упомянуть в преамбуле Конституции Европы наряду с иудаизмом и хрис­тианством".

Характер источников европейской цивилиза­ции, которые назвал в своей статье Дж. Бенси, подтверждает вышесказанное: они так или иначе сфокусированы на проблеме человека и на поис­ке им своего места в мироздании. Европейская цивилизация тем и неповторима, что ее духовный, ценностный фундамент выстраивался тысячеле­тиями и, пожалуй, это самое главное достояние, которое принадлежит не только европейцам.

^ ЕВРООПТИМИСТЫ ПРОТИВ ЕВРОСКЕПТИКОВ

Тем не менее, несмотря на такое богатое про­шлое, в Европе были и продолжают существо­вать те, кто ставит будущее европейской цивили­зации под сомнение.

Сошлемся на наиболее известный пример. В 1918 г. немецкий философ О. Шпенглер опубли­ковал книгу "Гибель Абендланда". У нас ее пе­ревели под другим названием: "Закат Европы". Хотя Шпенглер под Абендландом понимал не только Европу, но и всю западную цивилизацию в том виде, в каком она представала перед ним в начале XX в., речь в книге шла прежде всего о ев­ропейской цивилизации. Для пессимистического прогноза у Шпенглера были основания. Только что закончилась невиданная по масштабам в ис­тории человечества война, которую назвали мировой и где проявились наиболее совершенные по тому времени методы уничтожения человека. В такой обстановке говорить о традициях евро­пейского гуманизма не представлялось возмож­ным.

Наиболее плачевными выглядели дела на ро­дине философа - в Германии. Подписав Версаль­ский договор и согласившись на выдвинутые в нем требования, Германия на долгие годы оказы­валась частично оккупированной страной одно­временно с необходимостью выплаты ею обреме­нительных репараций. Книга Шпенглера вышла в том самом году, когда в Германии разразилась Ноябрьская революция (1918 г.); ее ход и послед­ствия историк предвидеть не мог, но у него при­сутствовало ощущение нараставшей смуты, хао­са. Рушились традиции имперского государства. На смену шла демократия с неясными перспекти­вами и расстановкой сил. В этом одна из причин, по которым Шпенглер, будучи свидетелем паде­ния Веймарской республики, первоначально при­ветствовал приход нацистов к власти как фактор стабилизации политического и, соответственно, культурного процесса в стране. Именно по этой причине "многие его идеи с энтузиазмом воспри­нимались идеологами фашизма. Однако сам Шпенглер отказался сотрудничать с национал-со­циалистами, и власти в ответ на критику их дея­тельности вообще запретили упоминать имя Шпенглера в политической печати.

Через три года после смерти Шпенглера разра­зилась вторая по счету мировая война. Мир со временем узнал о масштабных злодеяниях фа­шистского и коммунистического тоталитарных режимов. После 1945 г. политическая и военная напряженность на европейском континенте воз­растала. Европа с двух сторон ощетинилась раке­тами, начиненными ядерными боеголовками, и не исключалась возможность, что они могут быть приведены в действие со всеми роковыми послед­ствиями для европейской цивилизации.

Но инстинкт самосохранения победил и в той и в другой части Европы. Встреча в Хельсинки в 1975 г. с подписанием соответствующего компро­миссного документа в какой-то степени повтори­ла то, что три столетия с лишним назад было от­ражено в Вестфальском договоре, и европейская, или, как ее характеризовал Шпенглер, "фаустов­ская" цивилизация обрела новое дыхание. В За­падной Европе прекратились межстрановые вой­ны. Развивался интеграционный процесс. Страны региона одна за другой вставали на путь демокра­тии. Наконец удалось создать наднациональные органы, сначала в виде Европейского Сообщест­ва, а затем в виде Европейского Союза. Все эти шаги вряд ли можно характеризовать как прояв­ление усталости, упадка, а тем более склероза. Уже в новом веке в ЕС вступили новые государ­ства.

После подписания европейской Конституции в Риме в октябре 2004 г. X. Солана, в то время вер­ховный представитель ЕС по вопросам политики безопасности и внешней политики, писал: "На Ев­ропейском союзе лежит большая ответствен­ность. Это один из ведущих международных игро­ков: 25 государств-членов, более 450 миллионов жителей, четверть мирового ВВП, около 40% ми­рового экспорта и полный набор инструментов - хозяйственных, законотворческих, дипломатиче­ских, военных. Все это - в нашем распоряжении".

Тем не менее голоса скептиков продолжают раздаваться. Они принадлежат, в первую оче­редь, аналитикам, ученым. Свидетельство тому - размышления французского ученого, профессо­ра Сорбонны М. Лефевра. Суть его позиции сво­дится к следующему: Европа находится в поис­ке собственного пути и цели между "Европой — великой державой" и своего рода "большой Швейцарией", между "мультиполярным миром" (Ж. Ширак) и "евроатлантической однополярностью" (Т. Блэр), между желанием цивилизовать глобализацию и стремлением к совместной обороне.

Проблемы обороны, военного статуса Европы интересуют Лефевра в первую очередь. Он исхо­дит из того, что по окончании "холодной войны" Европа оказалась в стратегическом вакууме. При этом в мире возникли новые угрозы - конфликт на Ближнем Востоке, усиление роли ислама, рас­пространение оружия массового уничтожения, терроризм. Между тем доля европейцев в миро­вом населении в XX в. снизилась

Лефевр особо обращает внимание на отсутст­вие у Европы однородности культуры и языка -типичных черт Древней Греции. "Существует опасность, что Европа вместо действенной феде­рации окажется в состоянии строительства Вавилонской башни". И приходит к окончательному выводу: "Шанс реализовать идею политической Европы сегодня не выше, чем в прошлом".

Будем иметь в виду: у французских исследова­телей, как правило, особый взгляд на происходя­щее в Европе, на характер отношений между Ев­ропой и США. Здесь больше евроскептиков, чем в любой другой стране Европы, что, помимо про­чего, свидетельствует об особом складе французского ума. Но и в других странах региона евроскептиков хватает. Взять ту же Германию. На во­прос о будущем Европы немецкий режиссер Т. Остермайер отвечает: "Мы — только малень­кий европейский аппендикс Азии. У нас уже нет жизненных сил. Первый признак - в Германии почти не рождаются дети. Сила движения теперь у других стран: у России, у Китая... Я думаю, что на наших глазах роль Европы будет постепенно

сходить на нет".

Однако с такой позицией не согласен человек, которого прежде никак нельзя было заподозрить в особых симпатиях к Европе: американский ана­литик номер один 3. Бжезинский. В 2001 г., ана­лизируя ситуацию, сложившуюся в Старом Све­те, он писал: "Западная Европа не способна пре­одолеть кризис политической легитимности и экономической жизнеспособности", а ее бюро­кратически организованная интеграция попросту не в силах "сформировать общую политическую волю, необходимую для политического единст­ва". Это высказывание - почти в том же духе, что и упоминавшегося выше М. Лефевра.

Но спустя всего три года, в 2004 г., после того, как Европа, пусть и "политически нелегитимная", торпедировала иракские планы США в ООН, а евро начал превращаться в мировую валюту, по­теснив при этом доллар, Бжезинский приходит к прямо противоположному выводу: "Только Ев­ропа, все более самоорганизующаяся в форме Ев­ропейского союза, обладает потенциальными по­литическими, военными и экономическими воз­можностями совместно с Америкой решать задачу углубления и расширения транс-евразийского сотрудничества". Данная точка зрения из­ложена и в последней книге Бжезинского "Вы­бор: доминирование или лидерство".

Вообще-то столь резкое изменение позиции за столь короткий период несколько неожиданно для такого маститого аналитика, как Бжезин­ский. Но события в мире, в том числе и в Европе, развиваются настолько стремительно и в столь непредсказуемых вариантах (приведем в пример политическую активность граждан Украины во время президентских выборов 2004 г.), что иссле­дователи бывают вынуждены, как говорится, "на ходу" пересматривать сложившиеся представле­ния. Так и Бжезинский, который отныне считает, что США должны перейти от одностороннего до­минирования к тому, что он называет "консенсусным лидерством".
^ РОССИЯ И ЕВРОПА

Вопрос, в какой роли будет отныне выступать США по отношению к Европе, не в последнюю очередь волнует российского читателя. В том числе и в цивилизационном плане. Является ли Россия частью Европы? Дискуссия на эту тему идет в нашей стране с XIX в. Она началась еще со споров между западниками и славянофилами, на­стаивавшими на особом пути России. Историк Н.Я. Данилевский разработал даже типы культур и противопоставил русско-славянский тип герма­но-романскому, утверждая при этом, что будущее принадлежит первому из них. В эмигрантских

кругах разрабатывалась концепция "евразийст­ва", которую позже стал развивать Л. Гумилев, а в наши дни пытается адаптировать к современ­ным реалиям А. Дугин.

Между тем политическая жизнь страны разви­вается по собственному сценарию, а ее ведущие политики стремятся приспособить теоретические взгляды аналитиков к собственным представле­ниям о будущем России. Если в период правления М. Горбачева разрабатывалась концепция "Евро­пы - большого общего дома"; в годы президент­ства Б. Ельцина Европа рассматривалась как бли­жайший партнер, чьи ценностные установки сов­падают с российскими, то во время пребывания у власти В. Путина постепенно обнаружилось несо­впадение политики экономической и технологи­ческой модернизации, ориентированной на Евро­пу, и собственного взгляда на ценностные уста­новки, которые, по мнению многих аналитиков, носят авторитарный характер.

На это в последнее время обращают внимание европейские исследователи, в том числе и в Гер­мании, стране, канцлер которой находится в тес­ных дружеских отношениях с президентом РФ. Так, давний знаток советских и российских дел политолог X. Тиммерман высказывает озабочен­ность нынешним состоянием отношений между Европой и Россией.

В статье, посвященной анализу перспектив европейско-российских отношений, Тиммерман за­дается вопросом: должен ли ЕС в своем партнер­стве с Россией принимать авторитарную модер­низацию, пока экономика (и экономическое сотрудничество) развиваются успешно? Или ему следует и в дальнейшем настаивать на том, что Россия как партнер должна согласовывать свои действия с европейскими ценностями и демокра­тическими принципами? Не грядет ли поворотный пункт в отношениях ЕС и России, не насту­пит ли между ними "холодный мир"?

Вывод Тиммермана таков: с учетом этих и дру­гих неясностей всеобъемлющее сотрудничество между Россией и ЕС пока нереально. Тем не ме­нее, подчеркивает немецкий исследователь, при всех противоречиях и неопределенности Россия в силу своей величины, своей региональной и гло­бальной роли, своей географической близости, а также своего и положительного и отрицательно­го потенциала незаменима как партнер по разно­стороннему функциональному сотрудничеству.

Так полагают не только в Германии, но и в других странах Европы. И не только в среде ана­литиков. После распада СССР европейское обще­ственное мнение в основном сходилось на том, что лидером новых демократических преобразо­ваний на постсоветском пространстве является Россия; именно на нее возлагались надежды, что она поможет другим бывшим советским респуб­ликам, особенно среднеазиатским, встать на путь демократии. Но после событий в Грузии и на Ук­раине, в ходе которых руководство России прак­тически не поддержало демократические круги этих стран, отношение к ней изменилось.

Российским политикам, ориентированным на сугубо прагматический подход в отношениях с Европой, придется уяснить, что "нестыковка" в ценностных установках, особенно в вопросах со­блюдения прав человека и демократии, сущест­венно осложнит развитие едва ли не всех видов сотрудничества - экономического, научного, культурного. Казалось бы, абстрактный вопрос о значении ценностных установок в цивилизации оборачивается реалиями, на которые придется искать ответ, если Россия не захочет снова ока­заться в изоляции.

^ НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ

В начале XXI в. Европа вышла на новый виток развития, в том числе и в цивилизационном плане. Аналитики по праву указывают на множество сложностей, которые ей придется испытать в но­вом качестве как объединенной Европы. Но важ­но при этом иметь в виду: дом строится, а не раз­рушается, число его жильцов увеличивается, а не сокращается, авторитет этого сооружения не па­дает, а возрастает. Европейцы сами себе бросили вызов: выжить в новых условиях, не превратить­ся в большой музей, активно участвовать в реше­нии проблем, стоящих перед мировым сообщест­вом.

Если XX век проходил под знаком мировых войн и жестокой конфронтации двух противоположных идеологий - тоталитарной и демократи­ческой, то нынешнее столетие, судя по всему, ста­нет веком глобализации. Придать этому процессу разумное направление, не допустить нарушения сложившихся норм и правил, установить разум­ный диалог между различными цивилизациями -в этом видят европейцы свое предназначение. Так можно в общем виде выразить суть дискус­сии, которая ведется в европейском сообществе уже несколько десятилетий.

Под глобализацией обычно понимают лишь втягивание всего мира в определенные экономиче­ские процессы, носящие во многом неуправляе­мый характер. Особенность европейской цивили­зации заключается в том, что она пытается связы­вать в единый пакет экономические, социальные и нравственные проблемы, находящие выражение в ее ценностных установках. Уйти от столкнове­ния цивилизаций, которое предрекал американ­ский ученый С. Хантингтон, установить между ними диалог - об этом европейцы стали задумы­ваться сразу же после Второй мировой войны. К примеру, теоретик германской социал-демокра­тии В. Айхлер, один из авторов Годесбергской программы СДПГ, исходил из того, что ценност­ные установки многих религий перекликаются. Это обстоятельство, полагал Айхлер, открывает возможность для установления экуменического диалога и вовлечения в него на данной основе об­щественных сил. Сам процесс немецкий ученый называл "этической революцией", и конферен­ции, которые он проводил в разных странах мира в 70-е годы, рассматривались им как начало этой революции.

Необходимость борьбы с международным тер­роризмом, который во весь голос заявил о себе 11 сентября 2001 г., казалось, отодвинула на зад­ний план проблемы этического характера. Однако жизнь показывает, что именно на такой основе, через согласование этических норм различных ци­вилизаций, только и возможно преодоление того опасного разрыва, который наблюдается уже столетие, - разрыва между техническими и эко­номическими возможностями человека и их нрав­ственным осмыслением и обоснованием. В реше­нии этой ключевой для мирового сообщества проблемы заметное место по праву принадлежит европейской цивилизации. Перед Россией стоит выбор - либо она присоединится без оговорок к этому процессу, либо останется в роли православ­но-державной цивилизации, как ее определил С. Хантингтон. Россия все еще играет роль гого­левской птицы-тройки, направление движения которой угадать невозможно. Между тем это на­правление вполне предсказуемо – сохранение своеобразия культуры и вместе с тем осмысления практики европейского рационализма.

* * *

К моменту выхода в печать этого материала Европе произошли важные события. Континент живет насыщенной жизнью, и претендовать на полноту охвата всего потока происходящего не приходится. Но два события следует упомянуть непременно, ибо они привносят принципиально новое в европейский уклад жизни и предполагавшийся сценарий действий в рамках Европейского союза.

^ Первое событие. Европейские страны приступили к рассмотрению проекта общеевропейской Конституции. Она может вступить в силу лишь том случае, если все 25 стран - членов ЕС одобрили ее. И вот первый звонок тревоги - французы бельгийцы большинством участвовавших в референдумах не дали добро на данный проект. Но это означает, что оптимистические прогнозы относительно быстрого строительства европейского дома не подтвердились реакцией населения ряда европейских стран. Существуют разные объяснения такой реакции. Одно из них - граждане стран Европы не желают оказаться в зависимости от власти европейского чиновничества, уже скомпрометировавшего себя излишней регламентацией и формализацией сложившегося порядка в ней. Чисто интуитивно многие граждане своим голосованием подтверждают непреложную истину - демократия может быть действенной лишь том случае, если деятельность властей находит под контролем общества. Всякие попытки ввести "управляемость" выхолащивают саму суть демократии.

^ Вторей событие ~ волна террористическиактов, захлестнувшая Европу. Сначала в мае 2004 в Мадриде, затем в июле 2005 г. - в Лондоне. И в том и в другом случае за спиной исполнителей террористических актов, обернувшихся десятками и сотнями человеческих жертв, — руководители исламистских террористических организаций. Европу террором не удивишь. В свое время западных немцев будоражили действия террористической группировки "Фракция Красной Армии", итальянцев - действия "Красных бригад", ухитрившихся даже похитить премьер-министра Альдо Моро. По сей день напоминают о себе террористическими акциями экстремистская организация Страны Басков в Испании и экстремисты в Ирландии. Но во всех этих случаях мотивация бы разной, да и методы другие. Европейские террористы не превращали исполнителей в "живые бомбы", взрывающие себя в многолюдных местах - в метро, в автобусах.

Об угрозе исламского фундаментализма в Ев­ропе поговаривали давно по мере того, как в раз­личных странах возрастало число приезжих му­сульман, предпочитавших при этом жить обособ­ленной жизнью. Серьезную тревогу вызывала ситуация в Англии, где увеличивалось число ис­ламистских группировок, открыто проповедовав­ших идеи "всемирного исламского халифата". Определенная часть ведущих европейских поли­тиков не желала вникать в подоплеку происходя­щего, ссылаясь на так называемую политкорректность. Теперь, когда беда постучалась в дверь и вошла в европейский дом, настала пора всерьез осмыслить происходящее.

Уже обозначились контуры дискуссии по этой проблеме. В отличие от некоторых политиков, предпочитающих говорить о злых кознях абст­рактно формулируемого "международного тер­роризма", европейские интеллектуалы задаются вопросом - не являемся ли мы свидетелями "столкновения цивилизаций", в свое время пред­сказанного С. Хантингтоном, если иметь в виду, что за готовностью исламистских террористов жертвовать собственной жизнью стоят иные цен­ностные установки, принципиально отличающие­ся от европейских, в центре которых человечес­кая личность и ее самоценность.

Можно вопрос поставить и так: не имеет ли че­ловечество дело с новым вариантом фундамента­лизма - исламским? В начале XXI в. он идет на смену фундаменталистской убежденности в пра­воте коммунистических идей, которая имела мес­то в XX в, и проявилась в деятельности ряда стран с тоталитарной идеологией.

Так или иначе Европа столкнулась с принци­пиально новым вызовом. Как, с одной стороны, сохранять традиции толерантности, плюрализма, лежащие в основе европейской политической культуры, а с другой - не просто решительно пре­секать деятельность всевозможных террористи­ческих организаций, но и влиять на мировосприя­тие растущего в Европе числа приверженцев ис­лама? Начавшийся XXI век не обещает легких решений в этом вопросе.