Королева Марго «Королева Марго»
Скачать 7.86 Mb.
|
Несет с собой он сеет, покой и тишину. И вот когда королева-мать, казалось, всецело погрузилась в глубокую думу, вызывавшую ленивую и робкую улыбку на ее устах, подкрашенных кармином, какой-то мужчина внезапно отворил дверь, приподнял стенной ковер и, высунув бледное лицо, сказал: — Дело плохо. Екатерина подняла голову и увидела герцога де Гиза. — Как, дело плохо?! — переспросила она. — Что это значит, Генрих? — Это значит, что короля совсем околпачили его проклятые гугеноты и что если мы станем ждать его отъезда, чтобы осуществить наш замысел, то нам придется ждать еще долго, а может быть, и всю жизнь. — Что же случилось? — спросила Екатерина, сохраняя свое обычное спокойное выражение лица, хотя отлично умела при случае придавать ему совсем другие выражения. — Сейчас я в двадцатый раз завел с его величеством разговор о том, долго ли нам терпеть все выходки, которые позволяют себе господа гугеноты после ранения их адмирала. — И что же вам ответил мой сын? — спросила Екатерина. — Он ответил: «Герцог, народ, конечно, подозревает, что это вы подстрекатель убийства господина адмирала, моего второго отца; защищайтесь, как знаете. А я и сам сумею защититься, если оскорбят меня…» С этими словами он повернулся ко мне спиной и отправился кормить собак. — И вы не попытались задержать его? — Конечно, попытался, но король посмотрел на меня так, как умеет смотреть только он, и ответил хорошо известным вам тоном: «Герцог, мои собаки проголодались, а они не люди, и я не могу заставлять их ждать…» Тогда я пошел предупредить вас. — И хорошо сделали, — сказала королева-мать. — Но как же быть? — Сделать последнюю попытку. — А кто ее сделает? — Я. Король один? — Нет. У него господин де Таванн. — Подождите меня здесь. Нет, лучше следуйте за мной, но на расстоянии. С этими словами Екатерина встала и направилась в комнату, где на турецких Коврах и бархатных подушках лежали любимые борзые короля. На жердочках, вделанных в стену, сидели отборные соколы и небольшая пустельга, которой Карл IX любил травить мелких птичек в садах Лувра и начавшего строиться Тюильри. По дороге королева-мать изобразила глубокую тревогу на своем бледном лице, по которому еще катилась последняя, на самом же деле первая слеза. Она бесшумно подошла к Карлу IX, раздававшему собакам остатки пирога, нарезанного ровными ломтями. — Сын мой! — заговорила Екатерина с дрожью в голосе, так хорошо наигранной, что король вздрогнул. — Что с вами? — быстро обернувшись, спросил король. — Сын мой, я прошу у вас разрешения уехать в любой из ваших замков, лишь бы он был подальше от Парижа. — А почему? — спросил Карл IX, пристально глядя на мать своими стеклянными глазами, которые в иных случаях становились пронизывающими. — А потому, что с каждым днем меня все больнее оскорбляют приверженцы новой церкви, потому, что сегодня я слышала, как гугеноты угрожали вам не где-нибудь, а здесь, в вашем Лувре, и я не хочу быть зрительницей такого рода сцен. — Но послушайте, матушка: ведь кто-то хотел убить их адмирала, — ответил Карл IX, и в его тоне слышалось глубокое убеждение. — Какой-то мерзавец уже отнял у этих несчастных людей их мужественного де Муи. Клянусь честью, матушка, в королевстве должно же быть правосудие! — О, не беспокойтесь, сын мой, — отвечала Екатерина, — они не останутся без правосудия: если откажете в нем вы, то они сами совершат его по-своему: сегодня убьют Гиза, завтра меня, а потом и вас. — Ах, вот как! — произнес Карл IX, и в его голосе впервые прозвучала нотка подозрения. — Вы так думаете? — Ах, сын мой, — продолжала Екатерина, всецело отдаваясь бурному течению своих мыслей, — неужели вы не понимаете, что дело не в смерти Франсуа де Гиза или адмирала, не в протестантской или католической религии, а в том, чтобы сына Генриха Второго заменить сыном Антуана Бурбона? — Ну, ну, матушка, вы, как всегда, преувеличиваете, — ответил Карл. — Что же нам делать, сын мой? — Ждать, матушка, ждать! В этом — вся человеческая мудрость. Самый великий, самый сильный, самый ловкий тот, кто умеет ждать. — Ждите, а я ждать не стану. С этими словами Екатерина сделала реверанс и направилась к двери, намереваясь идти в свои покои. Карл остановил ее. — В конце концов, что же мне делать, матушка?! — спросил он. — Прежде всего я справедлив и хочу, чтобы все были мной довольны. Екатерина вернулась. — Граф, — сказала она Таванну, ласкавшему королевскую пустельгу, — подойдите к нам и скажите королю, что, по-вашему, надо делать. — Ваше величество, вы позволите? — спросил граф. — Говори, Таванн, говори! — Ваше величество, как поступаете вы на охоте, когда на вас бросается кабан? — Черт возьми! Я подпускаю его к себе и всаживаю ему в горло рогатину. — Только для того, чтобы он вас не ранил, — заметила Екатерина. — И ради удовольствия, — ответил король со вздохом, который свидетельствовал об удальстве, переходившем в кровожадность. — Но убивать своих подданных мне не доставило бы удовольствия, а гугеноты такие же мои подданные, как и католики. — В таком случае, государь, ваши подданные-гугеноты поступят, как кабан, которому не всадили рогатины в горло: они вспорют ваш трон, — сказала Екатерина. — Это вы так думаете, матушка, — молвил король, всем своим видом показывая, что не очень верит предсказаниям матери. — Разве вы не видели сегодня де Муи и его присных? — Конечно, видел, раз я пришел сюда от них. Но разве просьба его не справедлива? Он просил меня казнить убийцу его отца, который покусился и на жизнь адмирала. Разве мы не наказали Монтгомери за смерть моего отца, а вашего супруга, хотя его смерть — просто несчастный случай? — Хорошо, государь, оставим этот разговор, — ответила задетая за живое королева-мать. — Сам Господь Бог хранит ваше величество и дарует вам силу, мудрость и уверенность, а я, бедная женщина, оставленная Богом, конечно, за мои грехи, трепещу и покоряюсь. Снова сделав реверанс, она сделала знак герцогу де Гизу, вошедшему к королю во время этого разговора, занять ее место и сделать последнюю попытку. Карл IX проводил мать глазами, но на сей раз не стал ее удерживать; он принялся ласкать собак, насвистывая охотничью песенку. Вдруг он прервал свое занятие. — У моей матери истинно королевский ум, — заговорил он, — у нее нет ни колебаний, ни сомнений. А ну-ка возьмите да убейте несколько десятков гугенотов за то, что они явились просить правосудия! Разве они не имеют на это права в конце-то концов? — Несколько десятков, — тихо повторил герцог де Гиз. — А-а, вы здесь, герцог! — сказал король, притворившись, что только сейчас его увидел. — Да, несколько десятков; не велика потеря. Вот если бы кто-нибудь пришел ко мне и сказал: «Государь, вы разом будете избавлены от всех врагов, и завтра не останется ни одного из них, кто мог бы упрекнуть вас за смерть всех прочих», — ну, тогда Дело другое! — Государь… — начал герцог де Гиз. — Таванн, оставьте Марго, посадите ее на жердочку, — перебил король, — хотя она и тезка моей сестры, королевы Наваррской, но это еще не причина, чтобы все ее ласкали. Таванн посадил пустельгу на жердочку и принялся скручивать и раскручивать уши борзой. — Государь, — снова заговорил герцог де Гиз, — значит, если бы вашему величеству сказали: «Ваше величество, завтра вы будете избавлены от всех ваших врагов…». — Предстательством какого же святого свершится это чудо? — Государь, сегодня двадцать четвертое августа, день памяти святого Варфоломея, — стало быть, все свершится его Предстательством. — Это великий святой — он пошел на то, чтобы с него заживо содрали кожу! — заметил король. — Тем лучше! Чем больше его мучили, тем больше у него должно быть злобы на своих мучителей. — И это вы, кузен, вашей шпажонкой с золотым эфесом перебьете сегодня ночью десять тысяч гугенотов? Ха-ха-ха! Клянусь смертью, ну и шутник же вы, господин де Гиз! И король разразился хохотом, но хохот был неестественный и прокатился по комнате каким-то зловещим эхом. — Государь, одно слово, только одно слово! — настаивал герцог, невольно затрепетав от этого смеха, звучавшего демонически. — Один ваш знак — и все уже готово. У меня швейцарцы, у меня тысяча сто дворян, у меня рейтары, у меня горожане; у вашего величества — ваша личная охрана, ваши друзья, ваше католическое дворянство… Нас двадцать против одного. — Так что ж, кузен, раз вы так сильны, какого черта вы приходите жужжать мне об этом в уши? Действуйте сами, действуйте сами!.. И король отвернулся к собакам. Тут портьера приподнялась, и показалась Екатерина. — Все хорошо, — шепнула она Гизу, — настаивайте, и он уступит. Портьера опустилась, но Карл IX то ли не заметил этого, то ли сделал вид, что не заметил. — Но я должен знать, — заметил герцог де Гиз, — угожу ли я вашему величеству, если сделаю то, что хочу сделать. — Честное слово, кузен Генрих, вы пристаете ко мне с ножом к горлу, но я не поддамся, черт возьми! Разве я не король? — Пока нет, государь, но завтра вы станете королем, если захотите. — Ах, вот как! — подхватил Карл IX. — Значит, убьют и короля Наваррского, и принца Конде… у меня в Лувре!.. Фу! И король еле слышно добавил: — За его стенами — дело другое. — Государь! — воскликнул герцог. — Сегодня вечером они идут кутить с вашим братом, герцогом Алансонским. — Таванн, — сказал король с прекрасно разыгранным раздражением, — неужели вы не видите, что злите мою собаку? Идем, Актеон, идем! Не желая больше слушать, Карл IX ушел к себе, оставив Таванна и герцога де Гиза почти в прежней неизвестности. Другого рода сцена разыгралась вслед за этим у Екатерины, которая посоветовала герцогу де Гизу держаться твердо и вернулась в свои покои, где застала всех, кто обычно присутствовал при ее отходе ко сну. Когда Екатерина вернулась к себе, лицо у нее было столь же веселым, сколь мрачным оно было, когда она шла к королю. Она с самым приветливым видом отпустила по очереди своих придворных дам и кавалеров, и вскоре у нее осталась одна королева Маргарита, которая сидела у открытого окна, погрузившись в глубокую задумчивость и глядя в небо. Уже два или три раза, оставаясь наедине с дочерью, королева-мать приоткрывала рот, чтобы заговорить, и каждый раз мрачная мысль останавливала слова, готовые сорваться с ее губ. В это время портьера приподнялась, и появился Генрих Наваррский. Собачка проснулась, спрыгнула с кресла и подбежала к нему. — Это вы, сын мой? — вздрогнув, спросила Екатерина. — Разве вы ужинаете в Лувре? — Нет, — отвечал Генрих. — Герцог Алансонский, принц Конде и я идем шататься по городу. Я был почти уверен, что застану их здесь, любезничающих с вами. Екатерина улыбнулась. — Ну что ж, идите, идите, господа… Какие счастливцы мужчины, что могут ходить куда угодно!.. Правда, дочь моя? — спросила она. — Да, правда; свобода так прекрасна и так заманчива! — ответила Маргарита. — Вы хотите сказать, что я мешаю вам быть свободной? — сказал Генрих, склоняясь перед женой. — Нет, я страдаю не за себя, а за положение женщины вообще. — Сын мой, вы не увидитесь с адмиралом? — спросила Екатерина. — Может быть, и увижусь. — Зайдите к нему и подайте пример другим, а завтра расскажете мне, как его здоровье. — Раз вы этого хотите, я, разумеется, зайду к нему. — Я ничего не хочу… — заметила Екатерина. — Кто там еще?.. Не пускайте, не пускайте! Генрих уже сделал шаг к двери, чтобы исполнить приказание Екатерины, но в это мгновение стенной ковер поднялся, и показалась белокурая головка г-жи де Сов. — Ваше величество, это парфюмер Рене: вы приказали ему прийти. Екатерина бросила быстрый, как молния, взгляд на Генриха». Юный король слегка покраснел и почти тотчас же смертельно побледнел: он услышал имя убийцы своей матери. Поняв, что лицо выдает его волнение, он отошел к окну и прислонился к подоконнику. Собачка зарычала. В тот же миг вошли двое: тот, о ком доложили, и та, которая не нуждалась в докладе. Первым был парфюмер Рене, который подошел к Екатерине со слащавой любезностью флорентийских слуг; в руках он нес открытый ящик, перегороженный на отделения, в которых стояли коробки с пудрой и флаконы. Второй была герцогиня Лотарингская, старшая сестра Маргариты. Она вошла в потайную дверь, ведущую в кабинет короля, дрожа всем телом, бледная, как смерть. Герцогиня надеялась, что Екатерина, которая вместе с г-жой де Сов рассматривала содержимое ящика, принесенного Рене, не заметит ее, и села рядом с Маргаритой, около которой стоял король Наваррский, закрыв лицо руками, как человек, который старается прийти в себя после обморока. Но Екатерина обернулась. — Дочь моя, — обратилась она к Маргарите, — вы можете идти к себе. А вы, сын мой, — сказала она Генриху, — идите развлекаться в город. |
Похожие:
 | Александра Дюма, давно уже ставших классикой историко-приключенческой литературы. Франция, шестнадцатый век, эпоха жестокой борьбы... | | Александра Дюма, давно уже ставших классикой историко-приключенческой литературы. Франция, шестнадцатый век, эпоха жестокой борьбы... |
| Обыкновенно темные окна старинного жилища королей были ярко освещены, а близлежащие площади и улицы, как правило, пустынные, едва... | | Алой и Белой розы, когда шла кровавая борьба за трон. У нее было много детей, и с двумя ее сыновьями связана величайшая загадка английской... |
| Алой и Белой розы, когда шла кровавая борьба за трон. У нее было много детей, и с двумя ее сыновьями связана величайшая загадка английской... | | Королева, М. Легкий путь к стройности Похудеть навсегда! / Маргарита Королева.— М.: Аст; спб.: Астрель-спб, 2009.— 190, [1] с: 8... |
| Самарский государственный аэрокосмический университет имени академика С. П. Королева | | Преследуя свою цель, она не гнушалась никакими средствами, вплоть до убийства, что и неудивительно, ведь она жила в эпоху братоубийственной... |
| Они побывали на всех водах, какие только есть на свете; обеты, паломничества, молитвы все средства были испробованы, и все понапрасну.... | | Маргарита Королева – кандидат медицинских наук, руководитель клиники эстетической медицины, диетолог, физиотерапевт, дерматокосметолог,... |