Борис Перчаткин. Огненные тропы Эта книга посвящается моему дорогому сыну Олегу, пилоту, погибшему в авиакатастрофе
Скачать 2.48 Mb.
|
| Борис Перчаткин. Огненные тропы Эта книга посвящается моему дорогому сыну Олегу, пилоту, погибшему в авиакатастрофе. Глава 1 Слуга сатаны Ты в наших руках, и твой Бог тебе не поможет. Ты веришь в Бога, а я верю и служу сатане. Да, да, я действительно служу сатане. Посмотри вокруг, посмотри, что делается в мире, везде и во всем ты увидишь победу сатаны. Понятия зло и добро - понятия относительные, это с какой стороны смотреть. То, что ты считаешь добром, в действительной жизни оказывается злом, и наоборот. Поэтому, за кем, победа, за тем, и истина, и понятие истины будет за победителем. Где ты видел, чтобы добро, в том виде как ты его понимаешь, победило в мире зло? Да и зло в твоем представлении неверно, в жизни зло всегда становится добром и правдой. Посмотри на карту, и он показал мне на карту мира, висящую на стене напротив меня, - не очень давно мы были маленькой точкой на карте, а сейчас пол мира красного, и мы движемся, и никакой Бог нас остановить не может. А если бы мы были неправы, если бы сатана не был с нами, имели бы мы такой успех? Он взял ручку и, как учитель географии, стал показывать мне: - Смотри, как мы двигались и изгоняли Бога, - его ручка заскользила по карте, - везде, где мы прошли, мы изгнали Бога, так что сатана сильнее Бога, и я служу этой силе. Во время разговора он вставал, садился, и его гипнотизирующие глаза ни на секунду не отрывались от меня. Я посмотрел в глаза следователю и подумал, что сам сатана говорит со мной. - Кто вы? - спросил я.- Полковник Истомин, следователь по особо важным делам, политический отдел КГБ. Да, кстати, я вел дела Сергея Ковалева (ученый-генетик, осужденный в 1975 году за правозащитную деятельность. После падения коммунизма был председателем Комитета по правам человека Парламента России - Государственной Думы), Александра Гинзбурга (Один из первых диссидентов в Советском Союзе, трижды осужденный за антисоветскую деятельность. В 1979 году, Гинзбург и баптистский пастор Георгий Винс были обменены на советских шпионов Энгера и Черняева. После обмена работал редактором парижской газеты "Русская мысль"). И многих других твоих единомышленников. Надеюсь, ты обо мне слышал и понимаешь, что я приехал из Москвы не просто на тебя посмотреть. Я, конечно, слышал, кто такой полковник Истомин и не ожидал, что КГБ придает моему делу такое значение, но понял, что ломать меня будут беспощадно. Два предыдущих месяца следствия под руководством подполковника Кузьмина, две пытки химическим раствором и десятки часов проведенных в "стаканах" - ничто по сравнению с тем, что меня ждет. Истомин прервал мои размышления: - Ну, а теперь, ближе к делу. Нас интересует, как и через кого ты передавал информацию за границу?
- Это не ответ. Мне нужен ответ: да или нет. - Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. - Хорошо, пойдем дальше. Что тебе известно про американских дипломатов - Хадсона и Джо Прэсэла?
В дверях появился уже знакомый конвой - два прапорщика КГБ. Один молодой, лет двадцати восьми, небольшого роста, но могучего телосложения. Второй, худощавый старик, среднего роста, с лицом болезненного вида, но оба, как будто похожи чем-то. Имен их я так и не узнал - не положено. - Руки назад, за спину! Не поворачиваться! Не разговаривать! Шаг вправо, шаг влево, считаю побег! Стреляю без предупреждения! - скомандовал старик, и мы двинулись по коридору тюрьмы КГБ города Владивостока. Мы шли по коридору, в котором направо и налево находились следственные кабинеты. На некоторых из них висели таблички: "Не стучать! Не входить! Ведется дознание иностранного агента!". В этих кабинетах допрашивали китайских перебежчиков. После следственных кабинетов, по правую сторону начинались отсеки с камерами. Пока идешь по коридору нет ощущения, что ты находишься в тюрьме, только присутствие конвоя напоминает об этом и только свернув в отсек начинаешь чувствовать, что ты в тюрьме. По левой стороне, четыре камеры-одиночки. Сколько было отсеков с камерами дальше я так и не узнал. В тюрьме КГБ я был всегда в одном и том же отсеке и в одной и той же камере номер 3.Это было помещение два на три метра и высотой около двух с половиной метров. Под самым потолком окно такого размера, чтобы в него не мог пролезть человек. Стекло матового цвета, с вплавленной проволочной решеткой. Я всегда удивлялся: зачем вообще нужно такое окно, все равно через него ничего не увидишь, и через него почти не проникал свет. Камеры КГБ отличаются высокой изоляцией от внешнего мира. Тишина такая, что аж в ушах звенит. И ты никогда не знаешь, есть ли кто в соседней камере или нет. Я лег на нары и стал вспоминать. ^ Рано утром 18 августа 1980 года я шел на работу. Агенты КГБ окружили меня полукольцом - слева, справа, сзади. Я не мог повернуть ни назад, ни в сторону. Я был, как загнанный олень, которого гонят охотничьи собаки только вперед, только на охотника, только на выстрел. И я шел вперед. Откуда-то сбоку неожиданно выскочила машина, резко остановилась рядом со мной. Из нее выскочили три человека. Один из них сунул мне в лицо какую-то бумагу и сказал: "Ваша деятельность закончена. Вы арестованы". Везли меня во Владивосток спецконвоем, сто пятьдесят километров в тюремной машине. Везли, как зверя в стальной клетке. Клетка на одного человека. Усиленный конвой, три офицера. Пистолеты у всех наготове. Конвой, как для особо опасного преступника. На этот раз бежать невозможно. Я с тоской смотрю из клетки в маленькую щель. До боли знакомые пейзажи пролетают передо мной. Проезжаем бухту, наполненную торговыми судами. Сколько раз я проезжал по этой дороге, сколько раз проходил по ней, сколько раз смотрел на эту бухту... Бухта кончилась, машина вылетает за город, город в котором осталась моя семья, - и я сразу почувствовал, как оборвалось и застыло время. Теперь с прошлым меня будут связывать только воспоминания. Для меня началась новая жизнь, начался отсчет нового времени. Волей Бога я поставлен на неведомую тропу, которую еще не знаю. Как хочется знать, какой длины эта тропа? К тюремным воротам подъехали вечером. Начальник конвоя о чем-то переговорил с охраной. Огромные, глухие железные ворота раздвинулись. Перед нами оказались вторые, такие же ворота. Как только машина въехала, ворота с лязгом захлопнулись. Передо мной Владивостокская тюрьма, два огромных шестиэтажных корпуса, соединенных между собой переходами. Здания из красного кирпича. Вместо окон какие-то нелепые сооружения из полос железа, наподобие жалюзи. Сверху эти жалюзи были закрыты еще какими-то ящиками из стальной решетки. Тюрьма произвела на меня жуткое впечатление. Она была похожа на саркофаг, хранящий не только тела, но и души человеческие. Ничего не должно проскользнуть ни туда, ни оттуда. В этой тюрьме, сорок семь лет назад, сидел мой дед, баптистский пастор, осужденный за организацию собраний. Где-то здесь он сложил свою голову. Раньше от своей бабушки я слышал, что в то время на окнах тюрьмы были обыкновенные решетки, и что она с улицы могла видеть деда, могла что-нибудь ему крикнуть. Я смотрел на тюрьму и думал: "Сколько же людей здесь стояли, как я сейчас, сколько их приняла эта тюрьма и для скольких она оказалась последним местом". Было видно, что ненасытное чрево тюрьмы было расширено недавно. Два верхних этажа были свежей постройки. Вдалеке тюремного двора, в стороне от правого корпуса, в свете прожекторов, велась еще какая-то стройка. За всем этим стоял кирпичный забор, метров шесть высотой, на углах каменные вышки с автоматчиками. Тюрьма - идол власти, их бог, которому приносятся постоянные жертвы. Она готова была поглотить очередную жертву - меня. Я очнулся от удара в спину стволом автомата: "Чего рот раскрыл? Еще налюбуешься тюрьмой, не на курорт попал". Меня завели на вахту - в комнату, где оформляют прием заключенных. За перегородкой сидели три человека в военной форме. Посередине сидел подполковник, явно кавказского происхождения. Потом мне пришлось узнать, что этому чеченцу мучить людей было в удовольствие. Сегодня он был дежурным помощником начальника тюрьмы и принимал этапы. Начальник конвоя подал ему мое дело. Но чеченец уже ждал меня. Он спокойно, не повышая голоса, сказал: "Что ты, дорогой? Своровал бы что-нибудь, в крайнем случае, убил бы кого-нибудь, уважаемым человеком был бы здесь, а с такой статьей плохо тебе придется". И так же спокойно сказал сержанту: "В клоповник его". ^ Клоповником называли 95-ую камеру, размером три с половиной на два метра. По бокам камеры, двое двухъярусных нар из досок. Стены камеры забросаны цементной штукатуркой. В камере уже было человек восемнадцать. Мне сразу бросилось в глаза, что никто не лежит на нарах. Я поздоровался, но на меня никто не обратил внимания, каждый был занят собой. Кто был арестован несколько дней назад, кто - несколько часов. И никто из них еще не пришел в себя от шока после ареста. Я обратил внимание на молодого парня, лет двадцати двух. С ним можно поговорить, подумал я. Он сидел на корточках, не прислоняясь к стене. Я тоже подсел к нему.
Я увидел, что парень оживился, когда я заговорил с ним.
- Сам не знаю, просто его все боятся, слух такой ходит. Тут я почувствовал, что что-то упало мне на плечо. По плечу бежал клоп, размером с ноготь мизинца. Я брезгливо сбил его щелчком. На меня смотрел какой-то беззубый старик. Было видно, что он не первый раз здесь. "Из интеллигентов, наверное? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: "Парашютисты" прыгать начали". Он имел в виду клопов. Я посмотрел на потолок. По потолку бегали клопы. Намечая жертву, они удивительно точно падали вниз. К утру, некоторые заключенные не выдерживали сидеть на корточках или стоять, ложились на нары, но через несколько минут подскакивали, чесались, матерились, снова ложились, снова подскакивали. Некоторые оставляли эту затею, снова садились на корточки, не прислоняясь к стене, клопы тут же могут атаковать. Другие пытались посидеть на нарах, потом лечь, но тоже вставали. И только беззубый старик лег, заложил руки за голову и спокойно поучал: "Что клоп? Клоп, это ничего. Ну, попьет немножко крови, да и убежит, почешешься день после этого и забудешь, а вот менты всю жизнь кровь сосут. Попал сюда, всю кровь выпьют, и выйдешь отсюда, они тебя забывать не будут, так и будут рыскать за тобой, чтобы снова, сюда. Вот это, клопы! А то разве клопы? И то, клопы не каждого трогают. Он подбежит, куснет тебя, кровь не понравится, он убежит и другим скажет, кусать тебя уже не будут". Душно, жарко в клоповнике. Одежда прилипает к потному телу. Ноги гудят от постоянной нагрузки, от постоянного стояния или сидения на корточках. Сквозь жалюзи залетают тучи мух зеленых, жирных, отвратительных. Они роятся перед потным лицом, норовят сесть на лицо, на руки. Постоянно приходится отмахиваться от них. О еде совершенно не думаешь, только нестерпимо хочется пить, а воды нет. На второй день, к вечеру, некоторые заключенные стали стучать в дверь, воды требовать. На шум надзиратель прибежал. Дубаками их называют заключенные. Открылась кормушка, маленькое окошко посреди двери, через которое подают еду.
В камере стояла тишина, но после слов дубака все заорали, а дубак быстро захлопнул кормушку. Заключенные стали кричать еще громче, и еще сильнее стучать в дверь. Только старик не поднялся с места и сказал: "Сейчас их подмолаживать придут". В это время кормушка снова открылась, и в ней показалась чья-то рука с остроконечной проволокой. Такой проволокой прокалывают матрацы, когда делают обыски в камере. Рука потыкала проволокой в разные стороны, потом исчезла, и в кормушке показалась широкая морда дубака-бурята, с узкими, как щели, глазами, и с носом почти без переносицы. "Я вас напою сейчас!" -закричал он. Через минуту дверь камеры открылась. В дверях стояли четверо. Дубак обвел глазами заключенных. Его взгляд остановился на мне. "Что-то рожа у тебя сильно интеллигентная. Ты за что сюда попал?". Я назвал статьи, по которым меня обвиняли. "Какие-то статьи у тебя странные". Он что-то вспоминал, вспоминал, потом показал своей проволокой на старика и на меня. "Вы оставайтесь здесь, а остальные, быстро, по одному, на коридор". В коридоре стояли четверо дубаков с железными прутьями. Всем сразу расхотелось пить. ^ Просидел я в клоповнике три дня, а на четвертый нас всех вывели в коридор. Соседние камеры тоже открывались, из них тоже выводили заключенных. Всех набралось человек шестьдесят. Всех пересчитали и повели куда-то по подземным переходам. Подземный переход упирался в большой зал. Зал был прямоугольный, большой, метров пятнадцать длиной и метров семь шириной. Почти посередине зала была низкая длинная скамейка, основание которой было влито в бетонный пол. Около этой скамейки стояли два тюремных парикмахера из уголовников. В левом углу зала стояли три дубака с ведром. В ведро была опущена палка. Когда мы все уже стояли в зале, один из дубаков стал объяснять: "Сейчас вас всех будут подстригать, вы не должны иметь волос. Но прежде, чем вас подстригут, вам всем сделают дезинфекцию". Все загудели, видно многие знали, что это такое. "Вас будут подстригать, продолжал дубак - только после того, как вас намажут этим божественным раствором. Сам бы намазался, но вам не хватит - стал шутить дубак. А теперь всем раздеваться! -заорал он, - пока всех не намажут, никто в душ не пойдет. Чем быстрей намажетесь, тем быстрей - в душ. От вас будет зависеть, сколько вам придется танцевать в этом зале". Заключенные разделись. Я не видел, как подходили первые, я был в середине, но когда дошла моя очередь, то уже с десяток заключенных кричали и корчились, сидя на лавках, когда их по очереди подстригали. Дошла очередь до меня. - На каком основании вы это делаете? - спросил я, - почему вы мучаете людей? - По закону вы не имеете права подстригать до утверждения приговора, а я еще под следствием нахожусь, - сказал я. Начальник бани, не глядя на меня, крикнул: - Тут какой-то дурак, добавьте ему еще. Ко мне подбежал дубак, и стал мне мазать спину и шею. Почти сразу после того, как меня намазали, я ощутил холод, постепенно этот холод переходил в нестерпимое жжение, через две-три минуты мне казалось, что мое тело разрывают на клочья. Эта боль наполняла меня всего, она растекалась по всему телу, заполняла собой сознание. Сознание работало только на то, чтобы освободиться от этой боли. Я старался сохранить достоинство, пытался не кричать, у меня перехватывало воздух, но невольно из груди вырывался стон. Во время этой процедуры, зашли еще несколько дубаков с дубинками и с собаками. Меня, уже плохо соображавшего, подстригали, а перед глазами мелькали голые люди, которые корчились, приседали, прыгали и кричали. Около меня беззубый старик упал в обморок, видно слабое сердце. Справа от дубаков, которые намазывали заключенных, открылась дверь. Кое-кто увидел, что там работают душевые и ринулись туда, сбивая с ног тех, кто попадался. Через десяток секунд за ними уже бежали другие. Около двери образовалась живая пробка. Дверь была узкая, а желающих проскочить в нее, было много. Сильные сбивали слабых, бежали по ним, некоторые ползли. Это была страшная картина. Я тоже очутился в душевой. Как только первые заключенные забежали под душ, воду отключили, а когда забежали почти все, вода текла только одной струей. Люди опять ринулись под эту струю, сбивая и топча друг друга, и этим только мешая друг другу. А в это время в дверях душевой комнаты стояли дубаки и смеялись. Им было очень весело. И, наконец, снова включили воду. Люди стали смывать этот раствор и приходить в себя. Упавшего в обморок заключенного, дубаки сами обмыли со шланга. Это и было каберне. Еще трое суток после него я чувствовал боль, уже не в такой степени, но боль оставалась внутри. Через несколько дней моя кожа стала облезать. После каберне всех развели по старым камерам. Я снова оказался в клоповнике, но там пробыл недолго. Маленькими группами, по пять-шесть человек, нас вызвали и повели на медкомиссию. Сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, и снова в клоповник. И только к вечеру этого дня нас стали разводить по камерам. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Книга эта была написана и издана в 1980 году, когда моему сыну Паате, перед которым я исповедовался, исполнилось 16 лет | | Посвящается моему деду, Герману Архангельскому, с благодарностью за приобщение к традиции управленческого мышления и за вовремя подаренную... |
| Ларри Максвеллу, моему брату, который поддерживал во мне стремление к психологическому росту | | Данная книга посвящается Джону Хэрричарану, автору бестселлеров, духовному наставнику и дорогому другу — человеку, который бесплатно... |
| Эта книга написана мной для всех мужских и женских особей, желающих повысить свой ранг в человеческой стае | | Прежде всего я хотел бы выразить благодарность моему сыну Александру. Только благодаря его вере в меня, опыту литературного агента... |
| Посвящается моему брату, Фрэнсису де ла Крузу, доблестному союзнику и родственной душе, и моему мужу, Майку Джонстону, без которого... | | Тропы (греч. Tropos – «поворот», «оборот») – обороты речи (образы), основанные на употреблении слов в переносном значении и используемые... |
| Эта книга посвящается моему отцу Джеймсу У. Шомеру, который привил мне научный склад ума и умение удивляться, моей матери Филис Доррин... | | С благодарностью моему другу Сергею Минаеву, при помощи которого увидела свет эта книга |