Археология одессы
Скачать 3.92 Mb.
|
ЮЖНОУКРАИНСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ им. К.Д.Ушинского Историко-философский факультет Андрей Добролюбский АРХЕОЛОГИЯ ОДЕССЫ Одесса-2012 Памяти мамы – Марии Гаврииловны Добролюбской-Фукс (1913-1998) Рекомендовано к изданию как научное монографическое исследование по истории и археологии Украины решением Ученого совета Южноукраинского национального педагогического университета им. К.Д.Ушинского (протокол №___ от ______________2012 г.). Рецензенты: Доктор исторических наук, профессор Демин О.Б. Доктор философских наук, профессор^ . Кандидат исторических наук, доцент Немченко И.В. Аннотация. В книге освещаются научные обстоятельства открытия в Одессе крупного античного города Борисфена (Гавани Истриан) и его историко-археологического изучения. Город был основан в VII/веке до н.э. и достиг своего наибольшего расцвета, в V-III веках до н.э. Тогда он стал именоваться Одессосом, в честь посещения этого места Одиссеем во времена Гомера. Привлекаются и новые исторические возможности изучения средневековых поселков и гаваней Джинестры и Хаджибея. Рассматриваются исходные источниковедческие и ментальные подосновы существования здесь античных Борисфена и Одессоса, их культурологические контексты, последствия и плоды, а также их воздействие на ментальность и деятельность основателей Одессы в эпоху классицизма. Основная идея книги – отображение духовного мира ушедших эпох предыстории Одессы, воссоздание системы представлений и образа жизни, которые, в сущности, и составляют то, что называется «культурным наследием». ^ Часть 1. АНТИКОВЕДЧЕСКАЯ УВЕРТЮРА Мусорологическое краеведение Опыт мусороведческой пушкинистики Чернолаковая улыбка Судьбы «Истинно классическая часть Одессы» Одесская Атлантида Искушение Гомером, Геродотом и Овидием Эллины в Северо-Западном Понте Варвары между Истром и Борисфеном Часть 2. БОРИСФЕН Интуиция профессора Карышковского Борисфен изначальный Следы царя Дария у дворца князя Воронцова Бегство и гибель царя Скила Под знаком Диоскуров На весах судьбы Зопириона Финикийцы и евреи в Северо-Западном Понте Часть 3. ^ Ключ к тайне античной Одессы. «Пуп Земли» и «Яйцо Пифона» Пути в Аид неисповедимы Одиссей в гостях у Тиресия Блуждающие гавани Одессоса. Неуловимая Фиска. Часть 4. ^ «Свежие» турецкие памятники Изначальный Хаджибей в документах и легендах В поисках исчезнувшей Ени-Дуньи Остатки Хаджибея в свидетельствах очевидцев Хаджибейский замок в археологических остатках ^ Загадка Джинестры и Качибея Еврейские надгробия под стенами Хаджибея Часть 5. ^ Гарпии и их потусторонние родственники «Прекраснозадые» каллипиды с «женской болезнью» Античные нравы Хаджибея. «Похищение сабинянок». Часть 6. ^ Мистерии царя Скила. Часть 7. ОДЕССА, РОЖДЕННАЯ КЛАССИЦИЗМОМ Одиссея Иосифа де Рибаса Жизнь по Витрувию. Франц де Волан. Вместо эпилога. ^ Литература ОТ АВТОРА «…Касаться тайны и дышать свободой» Петр Карышковский. Березанские сонеты. Исторические «судьбы местности, занимаемой Одессой» (выражение профессора Новороссийского университета Ф.К. Бруна) занимают автора этих строк всю его научную жизнь. Так получилось под влиянием моего незабвенного Учителя, профессора Одесского университета Петра Осиповича. Карышковского, которому, на мой взгляд (и вовсе не только на мой), следовало бы присвоить титул «Светлейшего Князя Истории», если бы это было возможно. Действительно, он был очень светлым человеком в науке и заслуживал обращения: «Ваша Светлость». Впрочем, такой титул – «Князь Истории» - французские историки школы «Анналов» посмели присвоить своему соотечественнику Фернану Броделю. Подобная инициатива похвальна и весьма заманчива. Ее очень хотелось бы подхватить и, даже, перехватить. Ученики профессора. Карышковского уже немало для этого сделали. Так, с 1989 года регулярно проводятся научные Чтения «Древнее Причерноморье», посвященные памяти этого великого ученого. С тех пор издано девять выпусков их материалов – случай почти уникальный в историографической практике. Это книга является очередной данью памяти Петра Осиповича. Ее созданием я обязан очень многим людям, но более всего двоим. Это, естественно, сам П.О.Карышковский, а также мой друг, писатель и историк Одессы Олег Иосифович Губарь – вдохновитель и организатор первых археологических раскопок у Оперного театра в 1995 году, а в дальнейшем мой неизменный ментальный сподвижник. Годом позже нами был открыт и начал изучаться древнейший античный культурный слой у Воронцовского дворца. Так начались археологические раскопки в Одессе и вся связанная с ними общекультурная и научная деятельность. В результате всей этой деятельности, помимо многочисленных статей в научной и околонаучной прессе, были изданы книги «Борисфен-Хаджибей-Одесса» (2002 г.), «У колыбели Одессы» (2002 г.), «Античная Одесса» (2004 г.), «Предыстория Одессы» (2006 г.) и др. В них, в частности, утверждалось, что найден крупнейший и древнейший в Северном Понте античный центр – «Торжище Борисфенитов», или просто Борисфен. Порт этого центра именовался Гаванью Истриан. По предложенной гипотезе, это торжище было основано в середине VII века до н.э. в виде сначала рыболовецкой выселки на месте теперешнего Приморского бульвара, а затем на Жеваховой горе и в Лузановке. Открытие крупнейшего сакрального центра на Жеваховой горе позволило установить, что, с конца V века до н.э., эти поселки и гавани – истриан и, позднее, иаков (или асиаков) получили общее наименование Одессоса, по его эпонимному святилищу, Одессос являлся античной «протогородской» агломерацией и был топографическим и ономастическим предшественником нынешней Одессы. Его порт в римское время назвался Фиской. В связи с археологическим обнаружением непосредственного предшественника Одессы Хаджибея приводятся также новые данные о расположении итальянской якорной стоянки Джинестра и о локализации литовско-польского Качибея. За прошедшие годы эта гипотеза была многократно обнародована в научных изданиях и обсуждалась на авторитетнейших форумах и конференциях историков и антиковедов. Она не подверглась вообще никакой критике в научной печати, и, если и опровергалась, то лишь в устных (преимущественно, кулуарных) выступлениях оппонентов, которые возмущались самой недопустимостью подобной постановки вопроса. И ее совершенной неожиданностью. Они никак не желали признать сам факт существования здесь античного культурного слоя. Однако никакой внятной аргументации высказано не было, кроме «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Со своей стороны, автор со своими помощниками продолжал археологические работы в Одессе, которые лишь подтвердили правомочность высказанной гипотезы. Такие же работы оказались продолжены и моими былыми академическими оппонентами Института археологии и Одесского археологического музея НАНУ и подтвердили нашу исходную научную позицию – действительно, здесь был античный город. На Приморском бульваре даже создана музейная экспозиция «под открытым небом». Это лишь означало верификацию и признание имеющихся научных разработок и заключений, что, тем самым, превратило исходную гипотезу в обоснованную и продуктивную научную концепцию, разработка которой таит в себе немалые и весьма привлекательные культурологические перспективы. Я считаю спасение культурного слоя Одессы своей миссией – стараться оберегать его и не давать в обиду, по возможности, ни один черепок. Помимо вероятного продолжения историко-археологического изучения Приморского бульвара, Жеваховой горы и Лузановки возможными последователями – учеными критиками, а также научными «эпигонами» и, хочется надеяться, «диадохами», они заключены в постижении значимости открытого здесь крупнейшего и уникального культового центра на Жеваховой горе, который метафорически назван «Пупом Земли», и может истолковывается как один из «главных входов» в мифологический Аид, где сам Одиссей консультировался с «главным» провидцем античной Греции слепым Тиресием. Масштабность такого открытия еще не осознана до конца. Но это не беда, потомки разберутся. Наша археологическая деятельность, направленная на изучение Борисфена, Одессоса и Хаджибея, проходила при неизменном и устойчивом противодействии, а также вязкого и активного сопротивления академических структур, прежде всего, Полевого комитета Института археологии НАНУ. Поэтому она неминуемо носила все эти годы «незаконный», с их точки зрения, характер, и, порой, вынужденно приобретала хулиганские и диверсантские формы. Эти формы пребывали, однако, в пределах закона и носили исключительно открытый и публичный характер – «на глазах у изумленной толпы». Такие взаимоотношения с властями подробно описаны в моей книге «Одессея одного археолога» (СПб, 2009). Здесь даже нет смысла их комментировать. Хочется лишь выразить бесконечную благодарность руководству Южноукраинского национального педагогического университета, прежде всего, ректору, академику Алексею Яковлевичу Чебыкину за постоянную твердую поддержку и спасение, в полном смысле этого слова, нашей экспедиции от прокурорского и уголовного преследования, а также всем нашим преподавателям, студентам, магистрам и аспирантам. Куда приятнее было знать и ощущать столь же неизменную помощь, поддержку и симпатию «широких кругов прогрессивной культурной общественности», независимо от возраста, профессии, занятий и занимаемого положения. Моими самыми активными и неизменными помощниками всегда были историки и археологи, прежде всего, Сергей Гизер, Владимир Носырев и Андрей Красножон, а также Сергей Маевский, Артур Будников, Павел Гибский, Ирина Антипенко, Игорь Любинский, Юрий Слюсарь, Валерий Савелий, Раиса Галяс, Евгения Редина, журналисты, ведущие телеканалов, писатели, Евгений Голубовский, Юрий Селиванов, Мария Гудыма, Олег Владимирский, Анатолий Горбатюк, Марина Жуковская, Феликс Кохрихт, Александр Ляхович, Александр Розенбойм, Наталья Огренич, отец Александр Чумаков и многие другие, которых перечислить невозможно. Отец-настоятель Александр убежден, что занятие археологией – это самая эффективная педагогическая процедура по воспитанию нравственности. Основные лозунги наших студентов «Все наши лопаты – всегда с вами!», «Институт археологии – на мыло!». Моя благодарность им всем не знает границ. Настоящая книга представляет собой описание, обобщение и истолкование большинства имеющихся сегодня разработок по археологии и предыстории Одессы. Наряду с переизданием, переработкой и дополнением многих очерков, предлагаются новые археологические и историко-культурные сюжеты и соображения, связанные с изменившейся историко-культурной ситуацией в изучении «местности, занимаемой Одессой». Научная манера преподнесения материала и его изложения сегодня становится едва ли общепринятой. Ее можно назвать «культурно-антропологической». Это методы исследования, разработанные исторической школой «Анналов», или «новой исторической наукой», которая изучает ментальности прошлого и картины мира людей и общественных групп в разные исторические эпохи. Часть 1. ^ «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда…» Анна Ахматова «Мусорологическое» краеведение. Античная Одесса была открыта случайно, неожиданно и совершенно непреднамеренно. Осенью 1995 года мы с писателем и краеведом Олегом Губарем задумали устроить археологические раскопки в сквере у Оперного театра. Нам лишь хотелось узнать, что может получиться, если покопаться в мусорных ямах знаменитой ресторации Отона, прославленной великим Пушкиным. Мы уповали на то, что в них будут содержаться предметы пушкинского обихода. И тогда мы в музеях сможем с гордостью показывать своим детям тот самый бокал или же ту самую тарелку, которую ^ , пригубивши немного лафита, запустил в голову заезжему карточному шулеру в казино Клубного дома Рено. Вся эта затея была порождена идеями одесского «мусороведения» или гарбалогии (garbage - мусор) – науки, изучающей современные бытовые отходы. Эту науку придумали американские археологи. А у нас эти идеи вызревали самостоятельно, в процессе многолетнего общения с нашим любимым учителем, выдающимся историком-антиковедом П.О. Карышковским. Краеведческие прогулки по центральным кварталам города, нередко с таким блестящим «чичероне», каким был Петр Осипович – наша обычная практика 1970-1980-х. Такие прогулки были «перипатетическими» (peripatos - крытая галерея), т.е. процесс нашего историко-мусороведеского обучения происходил на античный манер. Так Аристотель наставлял своих учеников, прогуливаясь с ними под галереями и в садах афинской Академии. Так и профессор Карышковский учил нас искать в изрядно обветшавших строениях и дворах старой Одессы следы ее былого процветания и богатства жизни. Лишь в том, чтобы «касаться тайны и дышать свободой» [Карышковский, 1994: 158-159], он находил смысл любых научных занятий вообще. Это очень впечатляло. Потом Учителя не стало, но традиция свято сохранялась. В перестроечное и постперестроечное время заметно усилилось «обновление» старых территорий городской застройки, когда, случалось, неоправданно сносились здания и сооружения, возведенные на рубеже XVIII-XIX ст. В этом, как говорится, была немалая печаль, но и немалое знание: в строительных котлованах обнажился неожиданно мощный для относительно юной Одессы культурный слой, состоящий из пластов строительного и бытового мусора. Нередко фиксировалось несколько мощных «строительных периодов», попадались уникальные предметы материальной культуры 200-летней давности. Все это, несомненно, представляло немалую источниковедческую и мемориальную ценность, требовало хранения и музеефикации и поселило в нас с Олегом чувство острого краеведческого возбуждения, которое искало выхода. Идея одесского «мусороведения» вызревали сама собой. Разумеется, во время упомянутых прогулок мы неминуемо и многократно посещали дворовые туалеты, которыми тогда изобиловал центр Одессы и, естественно, участвовали в образовании там культурного слоя. Мы даже мнили себя специалистами по городской «сортирно-дворовой» топографии. Ныне эта уникальная и бесценная для своего времени информация почти не востребована - дворовые туалеты, едва ли не повсеместные для исторического центра города, стали постепенно исчезать на нашей памяти. Хотя отдельные раритеты продолжают существовать по сей день. Самым надежным ориентиром для их продуктивного визуального поиска была надпись мелом на воротах: «Во дворе туалета нет!». В такие ворота нужно было зайти, а дальше уверенно двигаться по путеводным указателям - канализационным люкам. Эти туалеты - порождение одесского коммунального быта XIX-XX вв. - были во все времена существенным компонентом одесской бытовой культуры. Если взглянуть на них глазами археолога, то можно видеть - в процессе своего функционирования отхожие места накапливают множество выброшенных или потерянных там вещей (лучше всего сохраняются ключи, монеты или выброшенные обломки стеклянной и другой посуды) и превращаются со временем в богатейший и хорошо датируемый археологический источник по истории бытовой культуры. Такой источник вполне может быть исследован раскопочными приемами, как любой подобный археологический объект. Он представляет собой обычную яму, заполненную зеленоватым гумусированным грунтом – «копролитическим» (coprolite - высохший или окаменевший помет), который давно утратил свои первичные признаки органических остатков - цвет, запах и консистенцию. Для нас это - классическая «культурно-археологическая» модель. И, если спроецировать такую модель в прошлое Одессы, то окажется, что и ранее мусор из одесских домов и дворов вывозился «парашными обозами» не весь и не регулярно, он, несомненно, скапливался в специальных дворовых отхожих ямах. В том числе и тех, близ которых неоднократно бывал Александр Сергеевич. Именно эти соображения легли в основу изобретенной нами мусорологической пушкинистики. Прогностичность описанной туалетной модели для поиска мусора, к которому мог прикасаться великий поэт в 1820-е годы, нам представлялась довольно высокой и даже наглядной. Поэтому копать мы решили на том месте напротив Оперного театра, где некогда стоял дом барона Рено, в Клубной гостинице которого, как известно, квартировал Пушкин. Если судить по изображению дома на рисунке Жюста Гаюи, дом этот, несомненно, имел внутренний двор. Он и питал наши хрупкие, но смелые надежды (рис. ). Именно там, по нашим предположениям, должны были находиться те самые гипотетические мусорники и отхожие места, которые посещали обитатели отеля, коммерческого казино и ресторации Отона. Ведь Пушкин туда наверняка ходил. Особенно возбуждал наше историко-литературное воображение предполагаемый состав мусора из ресторана и казино. Ведь их посетители, временами, неминуемо должны драться, буянить, бить не только друг друга, но и бутылки, тарелки, прочую посуду, ломать мебель, терять деньги и т.п., в зависимости от своего состояния и темперамента. Это позволяло ожидать и соответствующий состав находок в искомых мусорниках - обильный, разнообразный и хорошо датируемый. Шансы на то, что к этим изделиям мог прикасаться Пушкин и другие видные персонажи региональной истории, были очень высоки. Нам тоже хотелось подержать их в ладонях. ^ С этими «научными» идеями мы обратились к городским властям. И они, с некоторым недоумением и даже с каким-то, обычно не свойственным им легкомыслием, дали нам разрешение временно «изгадить» прелестный городской пейзаж близ театра пыльным котлованом, окруженным кучами земли и всевозможного строительного мусора. Чтобы власти не успели в этом раскаяться и передумать, мы немедленно начали копать и разбили раскоп около трех ветвистых «голубых елей». Это хорошо известная всем одесситам клумба, покрытая дерном, непосредственно примыкающая к Доске почета «Герои Советского Союза». Эта доска ныне украшает брандмауэр дома по ул. Ланжероновская, 9, вместе со статуей творчески-озаренного рабочего (или инженера). Нам предстояло трудиться под его строгим и неусыпным наблюдением. Но мы продолжали мечтать лишь о помойках пушкинского времени и полагали, что имеются высокие шансы их обнаружить. Для этого мы стремились использовать достоинства избранного нами участка и расположить раскоп таким образом, чтобы он оказался непосредственно над бывшим двором бывшего дома Рено. Территория этого двора, как мы надеялись, должна была совпасть с территорией последующего двора более позднего и последнего на этом месте дома компании Беллино-Фендерих, разрушенного в 1941 году. Таким образом, у нас появлялись кое-какие шансы добраться до мусорных ям первой половины XIX века, не потревоженных позднейшим строительством. Вначале все шло почти точно по плану. «Голубые ели» мы, естественно, беспокоить не стали (нельзя и незачем), а лишь разбили около них длинную траншею шириной в пять метров и бодро, вместе с детьми, школьниками, студентами и иными добровольцами, врезались в зеленую травку. Она была посажена, как оказалась, на привозном черноземе, который мы в пределах траншеи изъяли довольно быстро. Его слой был толщиной чуть более полуметра. Но и он сумел нас порадовать находками, документирующими отдельные бытовые эпизоды одесской жизни последних двух-трех десятилетий - мы нашли в нем несколько монет 1960-70-х гг., перочинный нож (цена 2 р.30 коп.), пластмассовую расческу (цена 18 коп.) и пр. А также захоронение маленькой собачки. Ее тельце неведомый скорбящий хозяин завернул в тряпочку и закопал под елкой, видимо, тайно и ночью. Это произошло лишь несколько лет назад. Удостоверившись в сем прискорбном факте, мы, поохав, перезахоронили рядом с раскопом потревоженные кости усопшей. История нашей клумбы стала разворачиваться перед нами как бы в обратном хронологическом порядке - подобно киноленте, запущенной с конца: от современности в глубь десятилетий. Пришлось читать книгу «с конца». Сняв черноземный слой, насыпанный на рубеже 1960-70-х гг., после реставрации Оперного театра, мы попали в середину нынешнего столетия. Об этом свидетельствовали датировки наших находок и очевидцы - впрочем, мы и сами еще могли об этом помнить. Но того, что было здесь ранее, мы помнить уже не могли. Чернозем перекрывал слой строительного мусора мощностью до 40 см. Этот слой содержал множество фрагментов силикатизированного грунта и стеклянного литья. Очевидцы утверждали, что здесь был тот самый заводик, который производил жидкое стекло для силикатизации грунта под оседающим Оперным театром. Наверное, так оно и было. Мусор лежал на ровной асфальтовой поверхности, которая местами была прорезана линзами другого чернозема - видимо, остатками прежних газонов. На погребенном асфальте лежала разбитая балясина декоративного фонаря, освещавшего эти газоны в 1950-60-х годах. Все это было крайне любопытно - но раскопки мы затеяли вовсе не для того, чтобы инспектировать собственную память. Поэтому асфальтовую площадку пришлось «срезать» и копать глубже. А глубже нас ожидал новый мощный слой слежавшегося и очень плотного строительного мусора, который, видимо, был нам послан как испытание на упорство и целеустремленность. Цель тогда казалась уже достаточно близкой: мы надеялись, что, прорезав этот слой, попадем прямо во двор дома Рено. И потому увлеченно рвались вниз, фанатично продираясь сквозь завалы известнякового крошева вперемежку с цементными и каменными блоками. Копать это и нелегко и немного обидно, особенно под издевки некоторых наших «коллег». Ведь мы почти наверняка знали происхождение слоя - остатков стоявшего здесь до 1941 года дома. Было известно, что он - последний на месте нашего раскопа. Это был торговый и жилой трехэтажный дом, построенный компанией Беллино-Фендерих (тогда уже Беллино-Коммерель) в середине 70-х гг. прошлого столетия. В 1930-х гг. здесь размещалось отделение Госбанка СССР. Летом 1941 года в это здание попала немецкая авиабомба, оно разрушилось, но его внешние стены стояли на протяжении 1940-х годов. Затем стены разобрали немецкие военнопленные - это хорошо видно на редких фотографиях того времени, сохранившихся в коллекции известного одесского краеведа С.З. Лущика. Все это мы знали заранее, это же подтверждали находки - едва ли не полная бытовая атрибутика жилого дома второй половины XIX - первой половины XX вв.: монеты, посуда, парфюмерные и аптечные флаконы, статуэтки, мебельная фурнитура, а также обломки сантехнических изделий, облицовочной и печной плитки, клейменой черепицы, лестничной и электрической арматуры и т.п. Толщина этого слоя была более метра - он образовался из разваленных внешних стен, которые затем были выровнены под асфальтовую площадку 1950-60-х гг. Под ним была стерильная прослойка с наплывами глины - свидетельство того, что некоторое время дом стоял разрушенным, т.е. в 1940-х гг., после попадания авиабомбы. Слой же разрушений от самой бомбы располагался под стерильной прослойкой и наплывами глины. Он, в свою очередь, лежал на другой прослойке - катастрофического пожара. Этот пожар перекрывал вымостку двора из лавового камня и ливневый коллектор с колодцем-отстойником. Было ясно, что это тот самый пожар, который был вызван бомбежкой, при которой часть дома рухнула во двор. Стало также ясно, что, героически прорвавшись сквозь мощный слой мусора на глубину более 2-х метров, мы попали не в столь уж отдаленную от нас эпоху - в жаркое лето 1941 г., во времена куда более героической обороны Одессы. Но до мусорников ресторации Отона оставалось еще более столетия. Впрочем, в археологическом отношении это не было невезением - ведь пожар «законсервировал» момент разрушения. Мы обнаружили своеобразные «одесские Помпеи». Аналогия с Помпеями усиливалась и тем, что при зачистке лавовой поверхности двора у ливневого коллектора мы обнаружили обгоревший скелет кошки. Видимо, несчастное животное мирно сидело во дворе и грелось на солнышке, когда бомба попала в дом. Оно погибло мгновенно под рухнувшими горящими обломками. Наверное, это была не самая ужасная трагедия времен обороны Одессы. Но мы все же огорчились и захоронили кошачьи останки на соседней клумбе-розарии, рядом с останками упомянутой собаки. Ведь смерть всех уравнивает и примиряет. Наше огорчение в связи с перезахоронениями собачьих и кошачьих останков компенсировалось в какой-то мере тем, что мы наконец-то стали получать достоверную и хорошо датированную историко-археологическую информацию. Безусловно, радовало обнаружение поверхности двора. К сожалению, это еще не был двор дома Рено, но изучение его вымостки вдохновляло на дальнейший поиск. Лавовое покрытие было явно старше сталинской эпохи. Так называемая неаполитанская лава, из которой оно изготовлено, хорошо известна всем одесситам - она привозилась в наш город в качестве балласта на судах и издавна использовалась здесь едва ли не при любых строительных работах, чаще всего для мощения дворов и тротуаров. Такие вымостки и сегодня кое-где сохранились в старых одесских двориках. Открытая нами вымостка неоднократно ремонтировалась, разбиралась (т.е. состояла как бы из нескольких разновозрастных вымосток), а ливневый коллектор был построен позднее нескольких ее ремонтов. Используя археологический научный жаргон, можно сказать, что коллектор был «впущен» в более раннюю вымостку в 1890-х гг. Об этом ясно свидетельствовали клейма бельгийской компании, обнаруженные на коллекторных трубах, которые датировали время построения первых одесских канализационных сооружений концом XIX века. Это же означало, что поверхность двора почти не изменялась со времени возведения дома Беллино-Фендерих в начале 1870-х годов и вплоть до 1941 года. Стало быть, она не нарушалась, и предшествующие ей остатки строений, связанные с домами Рено и Ланжерона, ожидают нас не потревоженными за последние 120 лет. Значит, мы все же сумеем добраться до вожделенных пушкинских помоек (рис. ). Действительно, рядом с коллектором, вровень с двором, мы зачистили лестницу, ведущую в какой-то подвал. Эта лестница, как и поверхность двора, тоже неоднократно ремонтировалась. Если выразиться археологически, она состояла из нескольких строительных периодов. На просевшие мраморные ступени были доложены ряды обычных кирпичей, которые служили уже обновленными ступенями в более позднее время. Но изначально эта лестница, безусловно, была нарядной и роскошной, из великолепного и дорогого средиземноморского мрамора, т.е. она в полном смысле слова могла быть дворцовой. Трудно было себе представить, чтобы ступени, сделанные из такого прекрасного мрамора, были созданы лишь для того, чтобы спускаться по ним в какой-то подвал. Ясно, что мы столкнулись лишь с их вторичным использованием. А первоначально они должны были служить входом в богатый дом, возможно, дворец. И если это так, то единственным дворцовым сооружением на этом месте до 1870-х гг. был дворец графа Ланжерона, точнее, тот отличный дом, который Ланжерон арендовал в 1810 – начале 1820-х гг. у того же барона Рено, превратив его в свою губернаторскую резиденцию. В таком случае, по этим ступеням следовало вовсе не спускаться в подвал - напротив, они были изначально построены для того, чтобы по ним подниматься на флигельное крыльцо именно этого дворца. Это же означало, что мы пока нашли всего лишь поверхность этого крыльца, которая впоследствии была использована как часть двора дома Беллино-Фендерих. А если это было так (т.е. мы находились на верхней площадке крыльца дворца Ланжерона), то не было никакого смысла вскрывать его лавовое покрытие - ведь нам продолжала оставаться нужной поверхность двора, с которой граф Александр Федорович и его именитые гости - государь Александр I, граф Каподистрия, возможно даже Сам А.С.Пушкин и др. могли подняться на крыльцо и зайти в дом. Впрочем, вряд ли они это делали именно со стороны двора, но для наших задач это особого значения уже не имело - нужно было искать, куда ведут ступени. А шли они, как выяснилось, в более поздний подвал дома Беллино-Фендерих, строительство которого, как становилось уже совершенно ясным, уничтожило былую поверхность двора при дворце. А вместе с ней и возможные мусорники того времени. Получалось, что поиски именно этих мусорников становились бесплодными: их уже точно на нашем участке не найти. С этого момента мы перестали строить планы: ситуация на раскопе сама указывала, что следует дальше делать. Оставалось только углублять раскоп на тех участках, которые это позволяли, т.е. в месте предполагаемого подвала. Для этого пришлось сделать прирезку у того борта раскопа, под который уходили мраморные ступени. А шли они действительно в самый настоящий подвал, забитый тем же самым строительным мусором, который образовался после разрушения дома Беллино-Фендерих. Сразу же обнаружилось, что подвальное перекрытие не выдержало взрыва и рухнуло под тяжестью обрушившихся верхних стен. Поэтому нам оставалось лишь полностью выбирать заполнение этого подвала, которое состояло из каменных блоков и плит от стен и перекрытий - как выяснилось, на глубину более 7 метров от современной поверхности клумбы. Выяснилось также и то, что стены подвала были построены в несколько приемов. Верхняя их часть была сложена известняковыми квадрами фасона после 1830 г., а нижняя - до 1830 г. Граница между этими частями совпадает с прослеживаемыми в стенах остатками лестницы из такой же «неаполитанской лавы», которой была выложена площадка дворцового крыльца, и мраморных лестничных маршей. Это означало, что мы открыли остатки лестничных ступеней и маршей, которые вели на эту площадку, увенчиваясь упомянутыми мраморными ступенями. Стало ясно, что после 1830 г., это крыльцо было застроено, превращено в стенку другого дома, который здесь был возведен после разрушения дворца. Получалось, что таким домом, скорее всего, мог быть лишь вожделенный нами Клубный дом Рено. Лишь после его разрушения раскапываемое нами помещение могло быть превращено в подвал самого позднего дома Беллино-Фендерих, в который уже в 1941 г. рухнуло выбираемое нами его руинное заполнение. Итак, последовательность строительных действий на нашем участке вырисовывалась следующая: сначала строители «дворца Ланжерона» построили крыльцо и лестницу с лавовыми маршами, вход на которую оказывался приблизительно на 6 метров ниже современной поверхности клумбы. Затем, после 1830 года, это крыльцо было застроено и превращено в стену более позднего строения дома Рено. И лишь при строительстве дома Беллино-Фендерих эта стена стала подвальной, причем мраморные ступени верхней части дворца были использованы, но уже для спуска в этот подвал. Дно самого подвала представляло собой слой утрамбованной глины. На нем были найдены несколько монет “ланжероновского периода” - четыре двухкопеечные монеты 1815-1821 гг. Это уже точно означало, что мы зачищаем подвальный пол дома Рено. Нам удалось зачистить также три подвальные стенки в довольно узком шурфе. Одна из стен, более поздняя, стояла непосредственно на этом дне, а две другие имели фундаменты. Эти фундаменты оказались еще более ранними по сравнению со стенами, которые они держали, и представляли собой шестиступенчатые многоярусные кирпичные «подушки»-отмостки, уложенные в специальные закладные траншеи, вырытые в материке, а затем засыпанные. Таким образом, стало очевидным, что мы наконец-то добрались до фундаментов самого первого дома, построенного на этом участке. Уровень земли, с которого началось его строительство, располагался глубже современной поверхности на 7 метров. Этому уровню соответствовала верхняя часть (последняя ступень) «подушек»-отмосток. Он хорошо датировался найденной здесь монетой - 2 копейки 1798 г. с вензелем Павла I. Именно с этого уровня и были в свое время вырыты закладные траншеи под первый одесский дом. Заполнение этих траншей, перекрытое слоем утрамбованной глины дна подвала, оказалось иным по сравнению с заполнением самого подвала. Это естественно, поскольку они были вырыты на «пустопорожнем» месте, в голой степи и засыпались, поэтому иным грунтом, который совершенно не содержал никакого строительного мусора. Этот грунт представлял собой лишь смесь чернозема и глины, обычную для нашей степной местности. Иными словами, в степи были вырыты траншеи, заложены кирпичные фундаменты, а затем засыпаны изъятой из этих же траншей землей. Так мы докопались до времени основания Одессы. Строго говоря, это и являлось нашей сугубо археологической задачей. В научном отношении она сводилась к тому, что мы получили возможность дать стратиграфическую диагностику раскапываемого участка и установить последовательность и характер залегания культурных напластований, выяснить состав каждого слоя и причины его образования. Исторически же это означает изучение последовательности любой жизнедеятельности. Что мы и сделали. Мусорных ям отеля Рено и ресторана Отона мы не нашли. Несомненно было, что мы получили неплохой, но, в общем-то, обычный археологический результат. Стоил ли он затраченных на него сил, нервов и энтузиазма? С одной стороны, мы добыли впечатляющее количество предметов материальной культуры Одессы конца XVIII - первой половины XX веков, которые представляют несомненную коллекционную и музейную ценность. С другой же стороны, история домостроительства на нашем участке в общих чертах и так была нам известна. Она вполне могла быть воссоздана и детализирована без раскопок, при работе, например, с архивом Одесского строительного комитета и другими первоисточниками. Равным образом, было заведомо совершенно ясно, что какой-нибудь из раскапываемых нами домов окажется здесь первым, самым ранним. Мало того, мы даже знали, какой именно. Это был дом князя Григория Семеновича Волконского. Князь начал его строить в 1794 году. Изображений этого дома, как будто, не сохранилось. Известно лишь, что дом был одноэтажный, занимал весь квартал по нынешней Ришельевской улице, между Дерибасовской и Ланжероновской. В 1806 году этот дом вместе с участком у князя откупил барон Жан Рено и частично, а затем и значительно его перестроил. Об остальном уже сказано. И все же, когда мы добрались до времени основания Одессы, нас ожидало то, чего мы заведомо никак знать не могли. Уже упоминалось, что заполнение в траншеях, прилегавшее к кирпичным фундаментам, существенно отличалось от заполнения располагавшегося над ними подвала. Помимо смеси глины и чернозема оно содержало обломки чернолаковой посуды античного времени - V-IV вв. до н.э. Эти обломки отчасти встречались нами и выше; здесь же, на ограниченном участке, открытом нами в маленьком шурфе, их было куда больше. Казалось почти очевидным, что первые строители Одессы начали ее возводить прямо на культурном слое античного времени, который они и потревожили своими первыми траншеями. Значит, они не могли не видеть эти обломки. СМИ в нарождающейся Одессе еще не было, впрочем, как и профессиональных археологов, музейных работников, архивистов и т.п. Находки не могли быть научно зафиксированы, но слух о них, вероятно, пошел. Как бы там ни было, мусора, который бы остался непосредственно от Александра Сергеевича, отыскать, увы, не удалось. Этот пушкинистический опыт не удался. Зато мы обнаружили следы ритуала – археологические остатки возлияния в честь основания Одессы [Добролюбский, 2002:25-30]. Находка материальных свидетельств ритуала закладки города самим Иосифом де-Рибасом - это невероятное везение. Это даже больше, чем везение - это улыбка Судьбы. А она не так часто улыбается дважды и подряд. Поэтому нельзя было жадничать, и мы немедленно прекратили копать Раскоп давно законсервирован и засыпан. Здесь снова растут цветы. Зато теперь стало известно, что в культурном слое Одессы в месте раскопок содержатся обломки чернолаковой древнегреческой посуды, которая достаточно определенно датировалась V-III веками до н.э. Это было удивительно и неожиданно. Мы совершенно не поняли тогда, что Судьба улыбается нам снова. ^ Впрочем, чернолаковым находкам мы поначалу не поверили. Они были «слишком» античными, а мы - люди опытные и искушенные. И сначала решили, что нам эти обломки подсунули. Такие шутки достаточно распространены в археологической среде и, несмотря на неоригинальность, считаются едва ли не самыми остроумными и даже изысканными. Их цель - представить своего коллегу-раскопщика безграмотным идиотом. Для этого всего лишь нужно тайно подложить какую-либо вещь или фрагмент в слой, который будет обрабатываться раскопщиками в ближайшее время. Любой сколько-нибудь археологически осведомленный человек может это сделать, порой - незаметно и профессионально. По идее, мы должны найти эти подкидыши, убедиться в их подлинности, обрадоваться, как дети, и широко раструбить об этом замечательном открытии. А шутники могут злорадно потирать руки в предвкушении публичного разоблачения нашего махрового невежества. В нашем случае подкладывание обломков античной посуды могло показаться многим вполне заманчивым. Но мы очень не хотели оказаться в дурацком положении, тем более, что едва ли не наперечет знали наших недоброжелателей. И даже обсуждали кандидатуры вероятных шутников. К тому же, самих обломков оказалось не так уж много - в общей сложности около двух десятков фрагментов. Зато были они очень выразительны и красивы: донышки чернолаковых киликов (плоских чаш для питья на ножке и с двумя ручками – А.Д.), розетка от светильника с изящной пальметкой, фрагменты краснофигурных стенок. Известно, что чернолаковая посуда в греческом мире была предметом роскоши. И вероятность ее обнаружения в многократно перелопаченном и переотложенном слое XIX-XX вв. была ничтожна. Это обстоятельство усиливало нашу подозрительность. Ведь если бы мы действительно натолкнулись на остатки античного культурного слоя, то скорее бы следовало ожидать так называемый массовый материал - обломки амфор, лепных сосудов и т.п. А их не было. Поэтому мы решили, что подлог вполне вероятен и не спешили радоваться этим фрагментам как чему-то особенному и интересному (рис.3). С другой стороны, очень хотелось поверить, что находки окажутся подлинными: они были разнообразны и не единичны. Тем более, мы знали, что не так уж далеко от места раскопа, на Приморском бульваре, еще в XIX в. были обнаружены первые античные изделия на территории Одессы. Они связывались с существованием здесь так называемой Гавани Истриан, которая отмечена в описании нашего побережья Флавием Аррианом, римским военачальником, губернатором провинции Каппадокия, известным историком, писателем и путешественником, автором книги «Поход Александра», в которой он описывает путь Александра Македонского в Индию. Важное место в наследии Арриана занимает «Перипл Понта Эвксинского». Слово «перипл» означает «объезд по морю, плавание вокруг». Арриан описал такой «объезд» в 134 г. н.э., при котором привел все известные ему географические сведения о прибрежных населенных пунктах. В районе нынешней Лузановки, у Жеваховой горы, им отмечен и другой поселок, который многие антиковеды [Карышковский, Клейман, 1985; Агбунов, 1987 и др.] связывают с Гаванью Исиаков (исиаки, или асиаки - скифское (сарматское?) племя, населявшее окрестности нынешнего Тилигула-Исиака (Асиака). Там также известно небольшое античное поселение, которое изучалось одесским археологом Э.И. Диамантом. Оно датируется IV-III вв. до н.э. Четверть века тому назад Эммануил Израилевич попытался найти и культурный слой самой Гавани Истриан, которая локализуется теми же исследователями на Приморском бульваре. Он заложил небольшой шурф близ гостиницы «Лондонская». Находки в шурфе подтвердили существование на этом месте в V-III вв. до н.э. небольшого античного поселка, что не противоречило сведениям Арриана и всем иным имеющимся данным. Обнаружение в нашем раскопе обломков роскошной посуды того времени казалось странным: такая посуда могла содержаться лишь в напластованиях крупного и богатого города. Именно поэтому мы были с самого начала почти уверены, что нам эти обломки подбросили. Они никак не вписывались в сложившиеся представления о Гавани Истриан как о небольшом, заштатном поселке. И, естественно, они никак не могли сохраниться в столь многократно перекопанном слое. Да и было их слишком мало, чтобы о чем-то говорить. Но, просматривая разбросанные по различным изданиям сведения о находках античного времени на территории Одессы, мы все более удивлялись их многочисленности, давности и очевидности. Сведения о них появляются уже с конца XVIII в. Позднее, в 1820-30-х гг., об этом писали И.П.Бларамберг и И.А.Стемпковский - основатели Одесского музея древностей. Помимо научных трудов, сообщения об этих находках публиковались и в одесских газетах на протяжении едва ли не всего XIX в. И если нанести эти местонахождения на современный план Одессы, то окажется, что они почти повсеместны на участке между Военной и Карантинной балками, от моря вплоть до улицы Греческой. Причем, отмеченные находки едва ли не уникальны - это фрагменты дорогой чернолаковой и краснофигурной посуды. Особенно выделяется район нынешнего Театрального переулка и Оперного театра. Здесь в 1826-31 гг. при строительстве домов Делявоса и архитектора Боффо было обнаружено несколько древних захоронений, с медными и бронзовыми украшениями, амфоры с клеймами, целые чернолаковые и расписные сосуды. На них изображены прелестные умывающиеся женщины. В районе Греческой площади И.А.Стемпковским упоминаются и срытые при постройке домов курганы. Дорогие сосуды были найдены и недалеко от Театральной площади, в саду Мари. Очевидно, есть смысл представить здесь читателю перечень и локализацию хотя бы основных находок с тем, дабы разделить с автором его радостное удивление и убедиться в том, что «...окрестности нашего театра и нового бульвара составляют истинно классическую часть Одессы. Всякий раз, когда там роют землю, находят новые остатки греческих древностей» [«Одесский вестник»,1827 г.]. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Европе и Азии. Первобытная, классическая, средневековая, индустриальная, подводная археология. Г. Шлиман, А. Эванс и античная археология.... | | Антоний Капустин начал раскопки у храма Господня в Иерусалиме. В 1891 г выходит энциклопедия под редакцией Кондакова. С течением,... |
| Археология и смежные науки (этнография, антропология, четвертичная геология и др.) Понятие археологической культуры. Основные принципы... | | Фуко кроме прочего, а может быть и прежде всего, способом «разотождествления», или говоря его языком: «открепления» от всяких «временных»... |
| Мансийского автономного округа – Югры» (г. Сургут), при поддержке Департамента культуры Ханты-Мансийского автономного округа – Югры... | | Составьте таблицу, сопоставляющую возможности различных методов абсолютного датирования |
| История и археология Северного Причерноморья, историография, источниковедение и рецепция античности | | Одессы. Классный руководитель — известный педагог Борис Ефимович Друккер, воспитавший многих журналистов и писателей, среди которых... |
| Объект исследования – жилое здание, расположенное в северной части города Одессы, построено в 1974. г. Памятником архитектуры не... | | В назначенный час у раскопок в Тире (город Белгород-Днестровский, недалеко от Одессы) ко мне подошел худощавый человек и представился:... |