Кристоф Гранже Пассажир Scan: utc; ocr&ReadCheck: golma1 «Пассажир»: Азбука, Азбука-Аттикус; спб; 2012; isbn 978-5-389-04580-4
Скачать 7.24 Mb.
|
| естественным путем. Вынашивание двойни завершилось нормальным образом. 18 ноября 1971 года родилось двое детей. Но для Францишки доминирующий близнец оставался «дьявольским отродьем». Она не захотела ни воспитывать его, ни даже терпеть подле себя. Анджею пришлось подыскать ему приют, отвергнуть его, убрать с глаз долой. Так и жила отныне семья Кубела. Храня тайну о покинутом ребенке. Скрывая свою ложь. Нежеланный близнец выжил. Он вырос, повзрослел, догадываясь о правде. Меняя приюты и приемные семьи, он мечтал раскрыть секрет своего происхождения. Став взрослым, он предпринял расследование. Он узнал свою историю и решил довести до конца то, что творил в 1971 году в материнской утробе. Никогда еще месть не имела таких глубоких истоков. Кубела снова взглянул на снимки. Теперь они казались ему красными от крови и ненависти. Раскаленными, словно кратер вулкана. Он так и видел обоих братьев, Авеля и Каина, висящими в невесомости, готовыми к поединку. Кубела был слабейшим из двух близнецов, тем, который на снимках сохранял лежачее положение и прижимал кулачки к глазам. Но после рождения ситуация полностью изменилась. Он стал избранником, любимцем, победителем. Он вырос в тепле семейного очага. А тем временем его брат гнил в каком-то безвестном приюте или у приемных родителей, которым государство платило за его воспитание. И теперь пришло время платить по счетам. От судьбы не уйдешь. Все как в греческих мифах. Беременность Францишки представлялась ему воплощением рока. В ней явно просматривалось будущее. Кубела не имел никаких доказательств, подтверждающих его гипотезу, но он нутром чуял, что не ошибся. В глубине души он всегда это знал. Вот почему в каждом случае диссоциативного бегства он выбирал себе имена, так или иначе связанные с двойственностью: Януш, Фрер, Нарцисс, Ноно… Мог бы и раньше догадаться. Фрер – брат.65 Януш, он же Янус, – двуликий бог начала и конца. Нарцисс влюбился в собственное отражение. Имя Ноно, состоящее из двух одинаковых слогов, графически воспроизводит положение зародышей in utero66 – лицом к лицу… Все эти имена – знаковые. Они призывали черного брата явиться, материализоваться. И зов был услышан. Отвергнутый близнец вернулся в облике серийного убийцы. Дьявольское отродье, выброшенное, отринутое, попранное, совершило эти убийства, взяв за образец бессмертные мифы, увидев в себе праведного героя вечной легенды. Легенды о возвращении изгнанного сына. О мести героя, с которым поступили несправедливо. Об Эдипе, Ясоне, Одиссее. И он все подстроил так, чтобы Кубела обвинили в этих убийствах. Так, чтобы он сгнил в тюрьме. Или чтобы его пристрелили полицейские. * * * ^ Медицинский центр имени Филиппа Пинеля представлял собой кирпичную крепость, целиком посвященную безумию. Цитадель, возведенная в XIX веке, когда психушки были вещью в себе, поселениями, где умалишенные возделывали свои сады, пасли свой скот, заводили семьи. В те времена сумасшествие, которое не умели лечить, считалось уродством, и его следовало изгонять, убирать с глаз долой, скрывать. Центр Филиппа Пинеля занимает более тридцати гектаров. Миновав первые ворота, Кубела по длинной, обсаженной деревьями аллее достиг следующей ограды, похожей на красно-коричневую твердыню. Глубокой ночью он так и заснул среди бумаг и снимков УЗИ. У него даже не хватило сил потушить лампочку. И снова ему снились зародыши, борющиеся в чаще кровеносных сосудов. Когда он проснулся, весь мокрый от пота, было еще темно. Лишь электрический свет обтекал его, словно мерзкое прогорклое масло. Несмотря на ломоту во всем теле и спутанные мысли, он как будто пережил откровение, осознав, что не сможет продвинуться в расследовании, не вернувшись к своим истокам – собственной матери. На Северном вокзале он сел в поезд до Амьена, потом на такси доехал до медицинского центра, расположенного в Дюри, на окраине префектуры Пикардия. Вторая ограда. Даже психиатра, привыкшего к психушкам, впечатлила толщина здешних стен. Казалось, в этих камнях можно прорыть туннели. Центр, выстроенный в форме прямоугольника вокруг часовни, состоял из зданий разной величины и действительно походил на настоящий город. Вокзал, мэрия, лавки… Кубела не стал заходить в приемное отделение и попытался сориентироваться по табличкам. Но напрасно. На корпусах виднелись только номера без каких-либо пояснений. Он двинулся вперед наугад. В аллеях – ни единой живой души. За более чем вековую историю в этих зданиях многое преобразовали, но сам их дух остался неизменным. Фасады без архитектурных излишеств, фронтисписы с латинскими надписями, стрельчатые арки, отбрасывающие тень. Все основательно, как в клинике Святой Анны. Из-за облаков выглянуло солнце. Зимнее солнце, тусклое и чуть теплое. Этот приглушенный жар перекликался с его собственным лихорадочным состоянием. От волнения его трясло. Не верилось, что вот-вот он встретится с матерью. Эта мысль тревожила его, и в то же время он чувствовал себя защищенным броней. Его память запечатана наглухо, словно окружающие его кирпичные стены. Наконец ему повстречались две медсестры. Он объяснил, что пришел навестить свою мать, которая находится здесь уже много лет. Они переглянулись: в измятой одежде, с двухдневной щетиной Кубела скорее походил на одного из их пациентов, чем на посетителя. Не говоря уже о том, что сын, чья мать так долго лежит в психушке, не может не знать, как ее найти. Ее фамилии они не знали: здесь больше пяти сотен больных. Они объяснили, что седьмой корпус, где лежат хроники, расположен на западе, через три блока. Кубела отправился дальше, спиной чувствуя их пристальные взгляды. Что ж, могло быть и хуже. Больше всего он боялся, что его узнают. Наверняка во времена своего официального существования он регулярно навещал мать, и персоналу корпуса должно быть известно, что он погиб. А может, кто-то из санитаров видел его фотографию по телевизору? Седьмой корпус. Он сразу же узнал решетчатую ограду и двери с особым двойным запором, привычные для мест, отведенных опасным пациентам. На его звонок вышла женщина с могучими плечами и неприступным видом. В ее взгляде ничего не промелькнуло. Она его не узнала. Он назвал имя матери. Францишка Кубела действительно находится в этом корпусе. Медсестра работает здесь недавно. Кубела сквозь решетку объяснил, почему так долго не навещал мать, на ходу придумывая заграничные командировки и прочие отговорки. Он боялся, что мегера потребует у него удостоверение личности. Чтобы пустить пыль в глаза, он вставил несколько психиатрических терминов, и они попали в цель. Медсестра открыла ворота. – Я вас провожу, – заявила она безапелляционно. Они прошли по аллеям, окруженным лужайками и столетними деревьями. Голые ветви напоминали вырванные электрические провода. По дороге им попалось с десяток пациентов. Слюнявые рты, запекшиеся губы, апатичные взгляды, безвольно повисшие руки. Все как обычно. – Вот она, – сказала медсестра, замедляя шаг. Кубела увидел сидящую на скамейке фигуру, закутанную в ярко-синий пуховик. Лица, завешанного жесткими жирными волосами, видно не было. На ногах – огромные белые рэперские кроссовки с толстыми, будто на пружинах, подошвами. Он направился к этому странному существу. Медсестра шла за ним следом. – Спасибо, но теперь вы можете меня оставить. – Нет. Я должна вас сопровождать. Таковы правила. – Медсестра улыбнулась, стараясь смягчить свои слова: – Она опасна. – Я в состоянии за себя постоять. – Опасна для себя самой. Никогда не знаешь, как она отреагирует. – Тогда останьтесь здесь. Если возникнут проблемы, вы сможете вмешаться. Медсестра скрестила руки, приняв позу часового. Кубела двинулся дальше. Он ожидал увидеть мертвенно-бледный призрак с изможденным костлявым лицом. Но его мать оказалась рыхлой. Отвислые щеки, дряблые, словно заплывшие нездоровым жиром веки. Побочный эффект таблеток и уколов. Он также обратил внимание на признаки экстрапирамидального синдрома, характерные для больных, принимающих нейролептики: ригидность конечностей, дрожащие пальцы… Францишка курила, держа руку у самого рта. Лицо было искажено злобной гримасой, кожа покрыта темными пятнами. Жесткие волосы почти закрывали ее одутловатую физиономию. В свободной руке она держала сигаретную пачку и зажигалку. – Мама? Никакой реакции. Он сделал еще шаг и снова окликнул ее. Слово «мама» ранило ему горло, словно бритвенное лезвие. Наконец Францишка, не пошевелив головой, перевела глаза в его сторону. Будто одержимая бесами. Кубела присел на скамейку рядом с ней. – Мама, это я – Франсуа. Она взглянула на него. Ее лицо слегка напряглось, затем она медленно кивнула. Постепенно ее выражение изменилось. Теперь она выглядела испуганной. С трудом она скрестила руки и обхватила ими живот. Губы у нее дрожали. У Кубела сжалось сердце. Он рассчитывал на откровения. Похоже, его ждало настоящее потрясение. – Co chcesz? – Пожалуйста, говори по-французски. – Чего тебе? Голос звучал враждебно. Низкие звуки скрежетали, как заржавевший мотор. Тонкие губы прорехой выделялись на оплывшем лице. – Я хочу поговорит с тобой о своем брате. Она стиснула живот еще сильнее. Он представил себе матку, выносившую его самого и его черного близнеца. Арену ненависти и угрозы. Утробу, ныне превратившуюся в изъеденный лекарствами клубок внутренностей. – Какой еще брат? – Она прикурила от окурка очередную сигарету. – Тот, который родился вместе со мной. – Нет у тебя брата. Я вовремя его убила. Кубела наклонился к ней и, несмотря на ветер и свежий воздух, ощутил исходящую от нее вонь. Запах застарелого пота, мочи и мазей. – Я прочитал твою историю болезни. – Убить. Он хотел тебя убить. Я тебя спасла. – Нет, мама, – произнес он тихо. – Операции не было. Редукция эмбриона не понадобилась, только я не знаю почему. Никаких объяснений в документах я не нашел. Она не ответила. – Я был у тебя дома, – настаивал он. – В тупике Жан-Жорес, в Пантене, помнишь? Нашел твои УЗИ, медицинские заключения, записи врача. Но ничего о родах. Даже свидетельств о рождении не оказалось. Что же все-таки произошло? Ни слова. Ни движения. – Ответь мне! – Он повысил голос. – Как мой брат выжил? Францишка Кубела не шелохнулась, будто окаменев в своей толстой дутой куртке. Одни только пальцы по временам двигались, поднося сигарету к губам, и тогда женщина торопливо затягивалась. – Расскажи мне, мама. Прошу тебя… Но полька замерла, уставившись прямо перед собой застывшим взглядом. Он с запозданием осознал, что ведет себя непрофессионально. Он говорил с ней не как здравомыслящий психиатр, а как возмущенный сын. Пытался силой вломиться в ее мозг, даже не постучавшись и не представившись. Никак не объяснил, где пропадал целый год. И ничего не сказал о причинах, заставивших его так настойчиво расспрашивать ее о прошлом. – Расскажи мне, мама, – повторил он уже поспокойнее. – Я родился в одной из больниц в Пантене восемнадцатого ноября семьдесят первого года. Я был не один. Но ты отказалась воспитывать моего брата. Он вырос где-то далеко от нас и наверняка страдал от одиночества, оттого, что его бросили… Где он сейчас? Мне надо с ним поговорить. Подул ветер, и вонь ударила ему в нос. Холод и теплые лучи лишь усиливали этот мерзкий запах. Францишка прела на солнце. – Мой брат вернулся, – прошептал он, едва не касаясь губами ее жирных волос. – Он мстит мне. Мстит нам. Убивает бродяг и старается свалить вину на меня. Он… Кубела замолчал. Шизофреничка не слушала его. Или не понимала. Все тот же застывший взгляд. Все те же затяжки украдкой. Нет, от нее он ничего не добьется. Он поднялся, но тут же замер. В его руку впились чьи-то пальцы. Он опустил глаза. Францишка бросила свою зажигалку. Ее рука, словно ледяные тиски, вцепилась в его рукав. Кубела перехватил скрюченную кисть. Он оторвал ее от себя, будто разложившуюся руку мертвеца. Теперь она смеялась. На нее напал приступ дикого хохота, едва слышного, но неудержимого, отдававшегося свистом в ее дряблых щеках. – Что тут смешного? Она все еще смеялась, затем вдруг остановилась, чтобы припасть к сигарете, словно к кислородной маске. – Ты объяснишь мне, в чем дело? – Брат-близнец родился, – сказала она наконец. – Вместе с тобой. Только он умер! Его убили три месяца раньше. Длинной, длинной, длинной иголка… Psia krew! – Она снова судорожно схватилась за живот. – Я носила мертвый дьявол в своем животе… Он гнил, отравлял мои воды… Отравлял тебя… Кубела рухнул на скамью. – Что… что такое ты говоришь? Его сотрясала дрожь. В висках у него будто лопались кровеносные сосуды. – Правда, – прошептала Фрацишка между двумя затяжками. Она тщательно отерла выступившие от смеха слезы. – Его убили, kotek. Но не могли вытащить до роды. Слишком опасно для тебя. Вот его дух и остался там. – Она снова сжала живот. – Он заразил тебя, moj syn… Она снова прикурила сигарету от предыдущей, потом перекрестилась. – Он заразил тебя, – повторила она. – Меня заразил тоже… Она смотрела на тлеющий кончик своей сигареты. Подула на него, словно подрывник, раздувающий фитиль бомбы. – Он так и остаться у меня в животе… Мне надо очиститься… Она распахнула куртку. Под ней оказалась сомнительной чистоты ночнушка. Она резко задрала ее. Кожа была усеяна ожогами и надрезами в форме креста. Пока Кубела соображал, что к чему, к ним бросилась медсестра. Но опоздала. Женщина раздавила сигарету о свой жирный живот, по-польски бормоча молитву. * * * – Каждый дагеротип – уникальное произведение искусства. Его невозможно воспроизвести, понимаете? Когда вы вставляете пластину в камеру, второго шанса у вас уже не будет! ^ Накануне Анаис успела встретиться только с четырьмя дагеротипистами. Очень славные люди, невиновные на все сто. Из-за навигатора, который работал через раз, она часами блуждала по парижскому предместью, пока наконец, выбившись из сил, не остановилась в два часа ночи в отеле «Ибис» у Порт-де-Шампере. Сейчас она находилась в доме Жан-Мишеля Брока в Плесси-Робинсон. Третий ее визит за утро. Продвинутый художник уверял, что заново изобрел язык фотографии. «Истинный! Язык зыбких контрастов, сверкающего черного и белого, детали, от которых перехватывает дыхание!» От него она ничего не узнала. Разве что убедилась, что он не убийца. Он только что вернулся из четырехмесячной поездки в Новую Каледонию. В заключение Анаис задала свой убийственный вопрос: – По-вашему, можно использовать человеческую кровь при химической обработке дагеротипа? – Че… человеческую кровь? Она снова объяснила, что имеет в виду. Гемоглобин. Окись железа. Этапы проявки. Брока был шокирован, но она почувствовала, что идея пришлась ему по вкусу. Органические выделения – модное направление в современном искусстве. Разрезанные трупы животных у Дэмьена Херста. Замороженные в моче распятия Андреса Серрано. Почему бы не омытые кровью дагеротипы? – Надо будет разобраться, – пробормотал он. – Поэкспериментировать… * * * Анаис поехала дальше и наконец ближе к полудню в неприметном домике в Нейи-Плезанс на другом берегу Марны отыскала Ива Пейро. Номер восемь в ее списке. Если исключить двух других фотографов, которых уже несколько месяцев нет во Франции, ей после этого останется посетить еще восьмерых. Предыдущий был художником-мечтателем, ну а этот оказался прилежным ремесленником. Пейро продемонстрировал ей каждый предмет, необходимый для проявки, уточнив, что все изготовил своими руками. Анаис взглянула на часы. Пейро – не убийца. Семидесятилетний, рыхлый, весит килограммов шестьдесят… – Я стремлюсь вернуться к безупречной работе мастеров тысяча восемьсот пятидесятых, – сказал он, доставая свою коллекцию пластин. Сами по себе они представляли достаточно широкую гамму тонов, от яркого света до густых теней… Выразив восхищение, Анаис поехала дальше. |
Похожие:
 | Да он и сам не уверен в своей невиновности… Как ему выбраться из этого лабиринта? Быть может, лейтенант полиции Анаис Шатле, для... | | Да он и сам не уверен в своей невиновности… Как ему выбраться из этого лабиринта? Быть может, лейтенант полиции Анаис Шатле, для... |
| Во взрослой жизни он, став врачом, не раз сталкивается с бедами и горем, однако дар, обретенный в детстве, по-прежнему ведет его,... | | Джосселин Батлер молода, хороша собой и весьма состоятельна, но ей причиняют жестокие мучения воспоминания о прошлом: когда Джосселин... |
| Поиски истины перенесут ее через океан, вынудят пересечь Никарагуа и Гватемалу, заведут в глубь аргентинских болот. Здесь, в самом... | | «Sci-Med Inspectorate» доктор Стивен Данбар, расследующий преступления в сфере медицины, обнаруживает, что за первоклассным оборудованием... |
| Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»; Белгород, Харьков; 2012; isbn 978-5-9910-2075-6, 978-966-14-3876-6, 978-1-59474-476-1 | | Сьюзан Маклеод «Холодный поцелуй смерти»: Азбука, Азбука-Аттикус, Санкт-Петербург, 2011 |
| Донато Карризи – юрист-криминолог, специалист в области человеческого поведения. Его дебютный роман рассказывает об уникальном психологическом... | | Книжный клуб "Клуб семейного досуга"; Харьков, Белгород; 2011; isbn 978-5-9910-1554-7, 978-966-14-1269-8, 978-2-84563-356-8 |